Тарра. Граница бури
Шрифт:
Леопина поежилась и повернула к Льюфере. В столице Арции она была совсем девчонкой, но город с его дворцами, мостами и храмами запомнился на всю жизнь. Мунт был роскошен, шумен и небрежен, как подвыпивший нобиль. По булыжникам громыхали кареты, продавцы горячих каштанов и рогаликов выхваливали свой товар, из окон многочисленных харчевен пахло мясом, пряностями, вином. Тогда семья Лупе останавливалась у родственницы, вышедшей замуж за столичного нобиля и до смешного гордившейся своей новой жизнью. Интересно, где сейчас милая Агата, неужели придется ее разыскивать?! Если никого из друзей Луи нет в городе, остается только она, жившая где-то у циалианского храма.
Лупе поежилась — вроде и не холодно, но от пронизывающей сырости шубка на золотистой фронтерской лисе не спасала, к тому же очень хотелось есть, а продавцы каштанов и пирожков, как на грех, куда-то задевались. Женщина вздернула носик и торопливо зашагала к дворцу графов Батар, за которых Луи ручался как за самого себя.
Шпиль, увенчанный крылатым змеем, виднелся издалека, но геральдическое чудище оказалось единственным обитателем роскошного палаццо. Лупе в пятый раз уткнулась в запертую решетку. Привратницкая и та выглядела необитаемой. Женщина едва не всхлипнула и поняла, что нужно решать — возвращаться или попытаться что-то разведать… Самой.
Сдаваться не хотелось, но она обещала этому арцийскому мальчику, что ничего не станет предпринимать, только передаст письма его вельможным друзьям. А друзей не оказалось дома. Никого.
— У красавицы все в порядке? Она здорова? — Густой приятный голос заставил Лупе вздрогнуть. К ней участливо склонился высокий худощавый мужчина, держащий на плече измазанный красками ящичек.
— Спасибо, все в порядке, — тихо ответила Лупе, намереваясь уйти, но от человека с красками оказалось не так-то легко избавиться.
— Я давно наблюдаю за красавицей, — продолжал тот, обезоруживающе улыбаясь. — Белый снег, черные ворота, рыжий мех, так и тянет нарисовать.
— Дан художник?
— О нет! Художники рисуют нобилей, а я — мазила. Рисую вывески, ну, может, иногда трактирщика с трактирщицей. Во дворцы меня не пускают, да и ладно. Ничего хорошего там, особливо теперь, нету. Орлы разлетелись, одно воронье осталось, [106] благо падали хватает. А красавица в гости к кому-то приехала? С востока, я вижу?
106
Орел и Ворон— герб Мунта. Щит разделен на две половины. На черном — золотой орел, на золотом — ворон.
— С востока, — подтвердила Лупе, отчаявшись отделаться от мазилы, словоохотливость которого объяснял едва уловимый винный запах, — хотела на кухню наняться. Я готовлю хорошо, у меня письма есть…
Письма у нее действительно были. Одно, якобы от хозяйки поместья на границе Арции и Фронтеры, лежало в поясе вместе с тремя аурами и двумя десятками аргов, другие, с печатью Луи Гаэльзского, были хитрым образом зашиты в корсаже. Что ж, сказка, которую они придумали для городской стражи, сгодится и для любопытного художника.
— А что? У вас вовсе худо стало? — посочувствовал тот. — Оно и понятно, чтоб умаслить юг, выжимают север. Я слыхал, война у вас?
— Нет, — входя в роль, покачала головой Леопина, — война — то во Фронтере. Там, кажут, все с ума посходили… У нас тихо пока…
— Да уж, — зло сощурился новый знакомец, — арцийцы молодцы, пока половине голову не свернут, другая и не почешется, — и резко сменил тему: — Что ж это я красавицу на улице морожу? Тут недалеко таверна есть, «Счастливая свинья». Я там как раз малюю, может, красавица со мной пойдет, согреемся, поговорим, подумаем. Вдруг хозяину не только вывеска, но и куховарка нужна? Или данна только у графа работать хочет?
— Дан смеется, — Лупе уже увереннее играла свою роль, — мне б хоть какое местечко найти.
— Значит, решили, — просиял художник. — Меня зовут Жюльен. А красавицу?
— Дан мне льстит… Я даже в девушках красавицей не слыла. А зовут меня Халина…
— Красивое имя, и данна ничего себе, только маленькая очень, хоть в карман сажай. — Длинный художник весело заржал, и Лупе показалось, что она знает его тысячу лет. Надо же, а ведь сначала он ей не понравился, а все потому, что она устала и замерзла. К счастью, «Счастливая свинья» оказалась рядом и явно была обязана своим именем владельцу. Господин Жан-Огюст был розов, толст и белобрыс, но его маленькие глазки светились умом и неподдельным добродушием. Приветливо кивнув художнику, хозяин без лишних слов указал на угловой стол.
— Понимает, что голодный художник не может сотворить ничего великого, — подмигнул Жюльен.
— А я думала, наоборот, гений должен быть голодным…
— Выдумки, любезная Халина, отвратительные выдумки — никто не должен быть голодным, когда-нибудь это поймут. Кстати, тут все блюда готовят из свинины, никакого другого мяса Жан не признает. «Свинина и пиво!» — вот его девиз. Но и то и другое выше всяких похвал, потому я у него и рисую уже неделю. Будь хозяин болваном, я бы управился за два дня, правда, сделал бы хуже. А так я в эту свинью вложил всю свою исстрадавшуюся по прекрасному душу.
Леопина невольно засмеялась, разглядывая собеседника. Художнику было что-то около сорока, и он, без сомнения, прожил эти годы отнюдь не монахом. Худощавый, высокий, неплохо сложенный, с не слишком приятными чертами лица и всклокоченными волосами цвета перца с солью, Жюльен казался изрядно потасканным, но неунывающим.
Принесли пиво, хлеб и дымящуюся глиняную миску. Только теперь Лупе поняла, как же она замерзла и устала. Нет, сегодня она больше никуда не пойдет, «Свинья» — восхитительное местечко, а решить, что делать, можно и утром, тем более Жюльен явно не дурак поболтать и наверняка расскажет много интересного…
Риск при ближайшем рассмотрении оказался меньшим, чем представлялось вначале: гоблины, как бы много их ни собралось, сейчас наверняка заняты каким-то ритуальным действом, и все их внимание приковано к жрецам-старейшинам, или как их там… Если они кого-то и стерегутся, то не со стороны башни, да еще из реки. Главное, чтобы никто не вошел в священный круг, центром которого является Ночная Обитель.
Эльф помимо воли улыбнулся: все же судьба неистощима на шутки. Ночной народ, единственный сохранивший верность истребленным богам, собирается для великой молитвы у обители одного из виновных в их гибели чужаков. Хотя чем лучше он, эльф, Светорожденный, путающийся с гоблинами и шастающий тайными путями по следам странного колдуна?