Тарра. Граница бури
Шрифт:
Гонтран без особого интереса оглядел задержанных и похолодел — вот оно! То есть она. Колдунья из Белого Моста, увезенная герцогом Рене…
Огурец, сам того не подозревая, поймал золотую, да что там золотую, алмазную рыбку! Просто так в Мунте она — как же ее звали? ах да, Леопина — оказаться не могла.
Куи не колебался — Годой должен быть уничтожен, причем против него хороши любые средства, сейчас же главное — не возбуждая подозрений, заполучить колдунью в свои руки. Жаль, он не слывет охотником до женского пола. Тогда бы его уединение со смазливой бабенкой, после чего означенная бабенка всплыла бы где-то в низовьях Льюферы, никого бы не удивило.
Маг подошел к Лупе и голосом злым и скучным осведомился:
— Кто такая? В чем виновата?
Невыспавшийся пристав, чьей обязанностью было принимать «ночных гостей», порылся в бумагах и равнодушно пробубнил:
— Халина Имстер, двадцати девяти лет, вдова мещанина из Мальвани, при ней обнаружено письмо за подписью Моники ре Атно, троюродной сестры по матери скрывающегося от правосудия…
Лупе стиснула зубы. Как все, оказывается, просто! Луи вне закона, и письмо его родственницы равносильно приговору. Потому-то и дома стояли пустыми, даже торговцы от них шарахались, а она двумя руками влетела в капкан, и хорошо, если не потянула за собой беднягу-художника и толстого трактирщика. Только бы уничтожить письма Луи, а для этого нужно хотя бы на четверть часа остаться одной. Что бы с ней ни делали, она должна остаться Халиной из Мальвани, недалекой провинциалкой, подавшейся в столицу. Тогда, возможно, она и вывернется.
— Так как, говорите, ваше имя?
Лупе с усилием подняла голову и выдержала взгляд двух почти бесцветных и холодных, как зимний туман, глаз, глаз, которые она уже где-то видела.
— Проше дана, меня зовут Халина…
Северные гоблины не слишком высоко ценили своих южных собратьев, а потому разговор начали несколько свысока. Эльф пожал плечами: глупость его раздражала всегда и везде, к тому же высокий, затянутый в темную кожу воин с богатым оружием чем-то неуловимо напоминал его собственную сестрицу. Бесспорно, Эанке, скажи он ей это в лицо, постаралась бы, как и положено знатной Светорожденной, сначала упасть в обморок, а потом отравить обидчика, но заносчивость выглядит одинаково мерзко и у эльфов, и у гоблинов. Оставалось радоваться, что говорить с южанами отрядили самовлюбленного нахала, — соплеменникам Кризы вряд ли понравится подобное обращение. Пока же на каменных ликах трех десятков старейшин, бывших по совместительству еще и жрецами, не отражалось ничего; они внимательно выслушали гостя и начали задавать вопросы.
Новости выглядели весьма обнадеживающе даже в изложении уверенного в победе и собственном величии северянина. Отбрасывая словесную шелуху, Рамиэрль с жадностью впитывал главное: во Фронтере появились резистанты, практически полностью отрезавшие засевшего в Мунте Годоя от Таяны и Тарски. Между Лисьими горами и Олецькой в относительной безопасности чувствуют себя только крупные гарнизоны, дороги же во власти разбойников, из ниоткуда появлявшихся и тут же исчезавших в топях. Эланд тоже сопротивляется, как и Кантиска. Феликс и Рене живы. Основные силы северных гоблинов зимуют у стен какой-то крепости, которая, без сомнения, будет взята сразу же, как стают снега.
Стройный вогораж, услыхав это, иронически поднял густую черную бровь. В ответ стоявший отдельно от всех кряжистый старик в богато расшитом поясе неожиданно подмигнул, и Роман понял, что далеко не все орки одержимы желанием идти через сбесившуюся Фронтеру, да еще под командованием спесивого болвана.
Тут «вогораж» опять улыбнулся — похоже, совместные действия болотной нечисти и недовольных новыми порядками оказались успешными, да и в Гелани, судя по всему, не так уж спокойно. Годою и его сподвижникам из числа северных гоблинов требовалась помощь, но они не привыкли просить, а зря. Из собравшихся у Ночной Обители жрецов-старейшин поддержать поход на закат соглашались лишь четверо. Роман хотел бы знать, был ли среди сторонников войны враг Рэннока. Судя по тому, что рассказывала Криза, наверняка. А вот тот гоблин, который подмигнул Роману, явно не собирался гнать своих на убой.
Как понял эльф, старика звали Граанч, и, судя по богато украшенным поясу и чупаге [107] и по тому, что он всегда говорил последним, был он не только уважаем, но и облечен властью. Граанч и северный друг друга невзлюбили, это было очевидно даже чужаку. Вопросы старейшины подразумевали ответы, весьма неприятные для посла, а слова, обращенные к соплеменникам, не оставляли простора для сомнений: Граанч сделает все, чтобы предотвратить поход.
На взгляд Рамиэрля, старик был даже излишне резок. Ему следовало не дразнить могущественных соседей, а, на словах соглашаясь с ними, тянуть с выступлением, изобретать различные причины, одним словом, вести себя, как положено властителям слабых стран. Увы, искусством политики в Корбутских горах еще не овладели, зная же Годоя, Роман не сомневался, что Граанч рискует. Эльф бы не удивился, если бы старик внезапно умер, и для себя решил держаться поближе. Чтобы защитить или же, если не выйдет, разоблачить убийц, тем самым сорвав их замысел.
107
Чупага— легкий горский топорик с удлиненным топорищем с заостренным концом, позволяющим ходить по ледникам.
Посол же именем Истинных Созидателей уже требовал выставить двадцать тысяч вооруженных воинов. Они должны спуститься к истокам Рысьвы, пока еще лежит снег, и примкнуть к сорока тысячам северян.
— Ты все сказал? — Граанч кипел от негодования. — Мы выслушали тебя, хотя в ночь, когда рождается весна, должно веселиться, а не говорить о делах.
— Мое дело неотложно и угодно Созидателям.
— Созидателям ли? Или тем, кто хочет глупой славы для себя? Почему мы должны тебе верить? Нам не было явлено никаких знамений, а ведь Инту приютил народ юга. Мы ждем, когда ее кровь призовет нас, а утраченный меч вновь будет обретен. Тогда мы спустимся с гор и исполним свой долг.
— Час уже пробил, — нетерпеливо перебил северянин. — В тебе говорит страх. Ты врос в эти горы корнями, как дерево, и забыл и о нашей былой славе, и о нашем позоре.
— Кто дал тебе право на подобные слова? — Глаза Граанча метали молнии. — Ты, родившийся тогда, когда я прибил на дверь клыки своего сотого кабана?! Кто учил тебя так говорить?
— Созидатели. — Посол стоял, гордо вскинув голову. Он верил тому, что говорил, а пропереть такого непросто. Ему предъявили очень серьезные доказательства воли Созидателей и его собственной избранности, иначе он держался бы по-другому.
— Не прервать ли нам наш разговор, почтенный Граанч? — вкрадчиво вмешался один из четырех жрецов-старейшин, поддержавших северянина. — Для жертвоприношения все готово. Верховный жрец-старейшина не может долее заставлять народ ждать.
Роман не сомневался, что посол постарается продолжить разговор, но тот, с трудом скрыв торжествующую улыбку, наклонил голову:
— Сначала жертва Созидателям, затем все остальное.
Глава 4
2229 год от В. И. 2-й день месяца Сирены
Корбут. Ночная Обитель
Верховный жрец-старейшина с достоинством, но явно поспешая, направился вниз. За Граанчем, опираясь на свои чупаги и соблюдая строгий, но пока непонятный Роману порядок, последовали остальные, за которыми двинулись допущенные на совещание старейшин одиночки вроде самого Романа.
Эльф наспех проверил все вокруг. Что бы там ни происходило, магией пока не пахло. Если б не уверенность северного, можно было перевести дух, но на узкоглазой высокомерной физиономии читалось предвкушение будущего торжества. Будь Роман честным вогоражем, он бы уже затевал ссору, отвлекая ненависть посла от Граанча, но рисковать талисманом Эрасти и собранными сведениями либер не мог.