Тарзан и потерпевшие кораблекрушение

Берроуз Эдгар Райс

На берег доставили карты и морские приборы, и в полдень капитан Боултон попытался установить местонахождение острова. Но, приступив к решению этой задачи и изучив карту, он обнаружил, что в радиусе нескольких сот миль нет никакой суши.

– Наверное, я ошибся в расчетах, – сказал он де Грооту, и они вместе принялись проверять и перепроверять данные, но всякий раз результат оставался прежним – они находились где-то в центре южной части Тихого океана, в сотнях миль от земли.

– Не может такого быть, – воскликнул Боултон, – чтобы существовал никому не известный и не отмеченный на карте остров.

– Я был такого же мнения, – согласился де Гроот, – но только до последнего момента. Ваши выводы абсолютно правильны, сэр, и мы находимся на неизвестном острове.

– Имея притом столько же шансов быть когда-либо спасенными, как если бы мы находились на луне. Если здесь не побывал ни один корабль со времен Васко да Гама, то логично предположить, что до конца наших дней сюда больше никто не заглянет.

– Если за четыреста лет сюда не заходил ни один корабль, – возразил де Гроот, – то наши шансы превосходны, ибо, как вам известно, рано или поздно это должно случиться, и закон вероятности, согласно которому этот остров остается необнаруженным, вот-вот исчерпает себя.

– Вы хотите сказать, что закон сработает в нашу пользу, – рассмеялся Боултон. – Что ж, хочется верить в вашу правоту.

Тарзан работал наравне со всеми. Для полковника с женой и двух девушек были сооружены удобные хижины.

Затем Тарзан созвал всех людей.

– Я позвал вас для того, чтобы сообщить о своем решении. Мы разделимся на два лагеря. Абдула, Краузе, Шмидт, Убанович и ласкары должны покинуть нас. Все наши беды из-за них. Это по их вине мы оказались выброшенными на никому не известный остров, где, по словам Боултона, нам, вероятно, придется провести всю оставшуюся жизнь. Если мы позволим им остаться в нашем лагере, не оберешься неприятностей. Я знаю этот тип людей. – Затем он обратился к Краузе. – Пойдете со своими людьми на север на расстояние по меньшей мере в два долгих перехода, и чтобы ни один из вас не смел подходить к нашему лагерю ближе, чем на десять миль. Того, кто ослушается – убью. Все. Отправляйтесь.

– Ладно, мы уйдем, – сказал Убанович, – но возьмем с собой свою долю провизии, оружия и патронов.

– Возьмете с собой лишь свои жизни и больше ничего.

– Не хотите же вы сказать, что отсылаете их в незнакомые джунгли без еды и оружия? – воспротивился полковник.

– Именно это я и имею в виду, – отозвался Тарзан, – и им еще повезло.

– Вы не смеете поступать с нами таким образом, – воскликнул Убанович. – Как можно содержать в роскоши кучу грязных буржуев и притеснять бедных трудящихся. Я раскусил вас! Вы – виляющий хвостом лизоблюд, заискивающий перед богачами и власть имущими.

– Подумать только! – возмутился Алджи. – Этот негодяй еще и речи произносит.

– Прямо как в Гайд-парке, – сказала Патриция.

– Вот именно, – перешел на крик Убанович. – Надменная буржуазия издевается над честными пролетариями.

– Пошел прочь, – зарычал Тарзан. Абдула дернул Убановича за рукав.

– Лучше пойдем, – зашептал он. – Знаю я этого малого, он сущий дьявол, ему проще убить нас, чем оставить в живых.

Изгои двинулись на север, таща за собой упирающегося Убановича. Он обернулся и крикнул напоследок:

– Я ухожу, но вернусь, когда гнущие на вас спину рабы поймут, что господами должны стать они, а не вы.

– Слава богу! – воскликнула Патриция Ли. – Я рада, что они убрались, это, по крайней мере, уже кое-что. – И она бросила многозначительный взгляд на Тарзана.

Вокруг лагеря в джунглях в изобилии росли кокосовые пальмы и бананы, хлебные деревья и съедобные корнеплоды, а в лагуне водилась рыба, так что о голоде не могло быть и речи. Но одна рыба Тарзана не устраивала.

Завершив благоустройство лагеря, он стал мастерить свои излюбленные орудия охоты. Он собственноручно изготовил лук, стрелы и колчан, среди корабельного имущества отыскал подходящий нож и веревку, а из остроги сделал копье. Последним оружием он как бы косвенно признавал присутствие огромных хищников, выпущенных им на остров. И вот однажды утром, когда все еще спали, Тарзан покинул лагерь и пошел вверх по течению маленькой речушки, сбегавшей с покрытых зеленью холмов. Избегая густой поросли, он двигался по деревьям, перепрыгивая с ветки на ветку.

Итак, как я уже сказал, он оставил лагерь до того, как проснулись остальные, да и сам Тарзан так полагал, но вскоре он почуял, что кто-то преследует его, и, оглянувшись, увидел двух орангутангов, двигавшихся вслед за ним по деревьям.

– Тарзан охотится, – сказал он на языке больших обезьян, когда те нагнали его. – Не шумите.

– Тарзан охотится, Мангани не шумят, – уверил его один из них.

И они втроем молча продолжили путь по деревьям тихого леса.

На нижних склонах гор Тарзану встретились слоны, поедающие нежные побеги растений. Он заговорил с ними, и те приветственно затрубили. Они не испытывали боязни и не уходили. Тарзан решил узнать, насколько они дружелюбны, и спрыгнул на землю рядом с огромным африканским самцом и заговорил с ним на языке, к которому прибегал на протяжении всей своей жизни, когда разговаривал со своим любимцем Тантором.

На самом деле это вовсе не язык, и я не знаю, как его назвать, но с его помощью Тарзану удавалось передать этим животным, с которыми он с младенчества играл в детские игры, скорее свои чувства, нежели желания.

– Тантор, – произнес он и приложил руку к шершавой коже огромного зверя. Гигантский самец стал переминаться с ноги на ногу, затем обернулся и дотронулся до человека-обезьяны хоботом – любознательное, пытливое прикосновение. А когда Тарзан заговорил успокаивающим тоном, прикосновение превратилось в ласку, Тогда человек-обезьяна подошел к огромному животному спереди, положил руку на его хобот и произнес:

– Нала!

Хобот плавно обвился вокруг туловища Тарзана.

– Нала! Тантор, нала! – повторил Тарзан, и хобот поднял его в воздух.

– Бьят, Тантор, – скомандовал Тарзан, – танд бьят! – И самец опустил Тарзана на свою голову.

– Вандо! – сказал Тарзан и почесал слона за ушами.

Остальные слоны продолжали срывать побеги, уже не обращая внимания на человека-обезьяну, а орангутанги, рассевшись на ближайшем дереве, принялись возмущаться, поскольку боялись Тантора.

Теперь Тарзан решил провести эксперимент. Он прыгнул со спины слона на ближнее дерево и отошел на небольшое расстояние в глубь джунглей. Затем позвал:

– Йад, Тантор, йад бьят.

По лесу пронесся ответный гортанный крик самца. Тарзан прислушался. Раздался хруст ломаемых кустов, и вскоре перед ним замаячила огромная туша Тантора.

– Вандо, Тантор, – похвалил он и стал удаляться по деревьям, к немалому облегчению орангутангов, с неодобрением наблюдавших за всей этой сценой.

Перед ними выросла крутая гора, и они то и дело попадали в такие места, где могли пройти лишь Тарзан и его друзья – обезьяны. Наконец они втроем наткнулись на уступ, тянувшийся к югу. Уступ однако уводил в сторону от речушки, с которой Тарзан расстался у подножия водопада, низвергавшегося на скалы, столь отвесные и скользкие, что преодолеть их могла разве что муха или ящерица и вряд ли кто-нибудь еще.