Тарзан – повелитель джунглей

Берроуз Эдгар Райс

Увидев справа от себя лес, шейх вспомнил совет мудреца и решил схорониться, пока не выяснится, откуда взялась огромная, быстро приближавшаяся туча.

В лесу арабов встретила прохлада, и Ибн Яд со своими людьми сделали привал.

– Останемся здесь до вечера, – предложил Абд-Эль-Азиз, – и тогда мы сможем пробраться к городу под покровом темноты.

Ибн Яд согласился.

Расположившись под деревьями, арабы отдыхали, наблюдая за клубами пыли, несущимися к городу Сеполькро.

– Черт побери, хорошо, что мы успели убраться до возвращения войска, – воскликнул Ибн Яд.

Немного погодя среди деревьев промелькнул одинокий всадник, но одиночки бедуинов не интересовали, и они не стали заострять на нем внимания. Вроде он ехал с какой-то ношей, но что именно он вез – человека ли или большой сверток – с такого расстояния определить было трудно.

– Может, в южном городе сокровищ еще больше, – проговорил Абд-Эль-Азиз.

– И, возможно, именно там проживает красавица, о которой рассказывал мудрец, – подхватил Ибн Яд. – В городе, откуда мы идем, ее не оказалось.

– На всем свете нет женщины прекрасней, чем она, – мечтательно произнес Фахд.

– Та, которую я ищу, самая восхитительная из всех гурий, – сказал Ибн Яд самодовольным голосом.

Ближе к вечеру арабы вновь выступили в путь, осторожно двигаясь вдоль опушки леса. Пройдя приблизительно с милю, они услышали впереди чьи-то голоса. Инб Яд послал человека на разведку. Тот вскоре вернулся со сверкающими от возбуждения глазами.

– Ибн Яд, – зашептал он, – не нужно больше искать. Гурия нашлась. Она здесь, рядом.

Ибн Яд поспешил к тому месту и притаился за деревом, наблюдая за Блейком и Гвинальдой.

Когда же убежал конь и Блейк взялся за карабин, Ибд Яд понял, что дольше прятаться ни к чему, и подозвал Фахда.

– Многие неверные говорят на языке, которому ты выучился среди солдат севера, – сказал шейх. – Поговори с ним. Скажи, что мы друзья и что сбились с пути.

Когда Фахд увидел принцессу Гвинальду, глаза его хищно сузились, и его охватила дрожь, словно от приступа малярии. Фахд никогда в жизни не встречал столь прекрасной женщины и никогда не думал, что гурия может быть столь обворожительна.

– Не стреляй, – крикнул он из куста. – Мы друзья. Мы заблудились.

– Вы – это кто? – спросил Блейк, удивившись тому, что в долине Сеполькро звучит французская речь.

– Мы несчастные люди из пустыни, – ответил Фахд. – Мы сбились с дороги. Выведи нас отсюда, и аллах благословит тебя.

– Выходите, я укажу вам дорогу, – сказал Блейк. – Если вы действительно друзья, то не должны бояться меня. У меня самого бед предостаточно.

Фахд и Ибн Яд вышли из укрытия. При их виде Гвинальда вскрикнула и вцепилась в руку Блейка.

– Сарацины! – лихорадочно шепнула она.

– Думаю, так оно и есть, – тихо сказал Блейк. – Но ты не волнуйся, они не тронут тебя.

– Не тронут? Но ведь я из города крестоносцев.

– Эти люди слыхом не слыхивали о крестоносцах.

– Не нравится мне, как они глядят на меня, – прошептала Гвинальда.

– Мне тоже. Как бы они чего не замыслили.

С широкими улыбками на лицах арабы обступили Блейка с девушкой. Через Фахда Ибн Яд еще раз заверил Блейка в дружеских намерениях и выразил радость от встречи с людьми, которые согласны указать ему дорогу из долины. Затем он стал задавать многочисленные вопросы о городе Ниммре, а тем временем его люди все теснее сжимали кольцо вокруг Блейка.

Неожиданно шейх убрал улыбку. По его сигналу четыре дюжих бедуина набросились на американца, повалили на землю, вырвали из рук оружие, а двое других схватили принцессу.

Через несколько секунд Блейк лежал уже связанный. Арабы стали совещаться. Кто-то посоветовал перерезать ему горло, однако Ибн Яд воспротивился, мотивируя свое несогласие тем, что они находятся в долине, где у пленника полно друзей, и на тот случай, если кто-либо из бедуинов попадет в руки врага, будет лучше иметь Блейка живым.

Блейк перемежал угрозы мольбами и посулами, но все его старания добиться освобождения Гвинальды пропали даром. Фахд лишь злорадно хохотал и плевал ему под ноги.

Судя по всему, бедуины были настроены воинственно, ибо один из них подошел к Блейку с острым кинжалом в руке и устремил взгляд на Ибн Яда в ожидании приказа.

Увидев это, Гвинальда вырвалась и кинулась к Блейку, загородив его своим телом, словно щитом.

– Не убивай его! – закричала она. – Возьми мою жизнь, если ты жаждешь христианской крови, но только пощади его!

– Они не понимают тебя, Гвинальда, – сказал Блейк. – Возможно, меня и убьют, но это не имеет значения. Ты должна вырваться из их рук.

– О, они не имеют права убивать тебя! Они не посмеют! Сможешь ли ты когда-нибудь простить мне те жестокие слова? Я говорила их нарочно, чтобы сделать тебе больно. Когда Малуд рассказал, что ты обо мне говорил, я была вне себя от обиды, хотела отомстить. Прощаешь?

– Простить? Да благословит тебя всевышний! Я прощу тебя даже если ты убила бы человека! Но что тебе сказал Малуд?

– Так, пустое. А те твои слова я давно простила. Повтори лучше, что ты сказал, когда я прикалывала ленту к твоей кольчуге, и тогда мы будем квиты.

– Что сказал Малуд? – допытывался Блейк.

– Якобы ты хвалился, что завоюешь меня, а потом растопчешь мою любовь, – прошептала она.

– Мерзавец! Неужели ты поверила ему, Гвинальда?

– Повтори то, о чем я прошу, и тогда я буду точно знать, что он солгал, – настаивала принцесса.

– Я люблю тебя, Гвинальда! – громко сказал Блейк. Арабы рывком подняли Гвинальду на ноги и оттащили в сторону. Среди бедуинов продолжались споры об участи Блейка.