ТАСС уполномочен заявить
Шрифт:
— Так было принято говорить, товарищ генерал. «Фигурант» — то слово, которое истиннее других выражает смысл, в него заложенный.
Константинов задумчиво возразил:
— Слово — само по себе — безлично, оно не может быть ни лживым, ни истинным, так, кажется, считал Сократ. Истина или ложь вытекают из сочетания слов, которые слагаются в то, что ныне мы определяем «точкой зрения»…
(Констатинов имел два образования: работая токарем в Запорожье, он был мобилизован по комсомольскому набору в КГБ осенью пятьдесят четвертого года; заочно окончил юридический институт; потом, работая
— Я должен посмотреть материалы на фигу… на интересующих нас лиц. Но в связи с чем возник вопрос о поставках? — недоумевающе спросил Проскурин.
— В связи с телеграммой Славина. Могу помочь: в Луисбурге об этих поставках знает только один человек — Зотов.
— Учитывая его отношения с женою — дружба и мирное сосуществование, — усмехнулся Проскурин, — здесь об этом наверняка знала Винтер.
— Допустим. А кто еще?
Через полтора часа Проскурин доложил, что такого рода информацию — по роду своей работы — получал лишь один человек: Дубов Сергей Дмитриевич.
«Совершенно секретно.
Генерал-майору Константинову.
На ваш запрос сообщаю, что авиабилет в Адлер на фамилию Дубова Сергея Дмитриевича был сдан четыре дня назад в агентстве Аэрофлота в гостинице „Метрополь“.
Подполковник Зыков».
Поиск-V
Дональд Ги оказался высоким, моложавым, совершенно седым человеком; лоб его рассекал багровый шрам, и поэтому в журналистском мире его звали «Ги Харви Скорцени», соединив имя убийцы Кеннеди с фамилией похитителя Муссолини.
Он назначил Степанову встречу в холле — кондиционер в его номере, как, впрочем, и во всех других номерах, не работал: колонизаторы демонтировали оборудование, хотя им предлагали большие деньги, согласись они научить местных служащих, как обращаться с немудреной в общем-то системой. Единственным местом в отеле, где можно было дышать, оказался холл — там ходил сквозняк, потому что все двери были открыты постоянно, и с океана, особенно к вечеру, веяло свежестью.
— Я Дмитрий Степанов, из Москвы, спасибо, что нашли для меня время.
— Мне интересно с вами повстречаться, я, говоря откровенно, ни разу не говорил с русскими с глазу на глаз. У вас ко мне дело?
— Да.
— Пожалуйста, мистер Степанов.
— Меня интересует ваша эпопея с Глэббом.
Лицо Дональда Ги закаменело, он сразу же полез за сигаретами, достал мятую пачку «Честерфилда», предложил Степанову раскрошившуюся сигарету, жадно затянулся, потом вжал сильную голову в птичьи плечи и ответил:
— Мне бы не хотелось трогать эту тему.
— Вы сдались?
— Не просто сдался. Я подписал безоговорочную капитуляцию.
— Из-за того, что у вас не хватало фактов?
— Не только.
— Видите ли, я несколько раз путешествовал по Азии… У меня есть материалы по банку мистера Лао.
— Вы их получили легально или вас снабдила разведка?
— Если бы меня снабдила ими разведка, мне было бы трудно опубликовать книгу о мистере Лао — разведки мира не очень-то любят, когда их материалы уходят в печать. Вы начали разматывать это дело с другого конца, мистер Ги. Начинать надо было с того, по чьему приказу убили секретаря Лао.
— Убийцы не были найдены.
— Вы убеждены, что их искали?
— Формально — да. Но разве в Гонконге это мыслимо… Вы там бывали?
— Нет.
— Если вас интересует проблема мировой наркомании — советую съездить.
— Я пытался. Мне не дают визу. Свобода передвижения на красных не очень-то распространяется, ваши люди преследут свои интересы, когда шумят по этому поводу… Вам фамилия Шанц говорит о чем-нибудь?
— Вильгельм Шанц, немец из Мюнхена?
— Да.
— Он работал там с Глэббом.
— Вы его историю знаете?
— Нет. Старый немец, хорошо говорит по-английски, распространяет американские издания…
— То, что он был гауптштурмфюрером СС, вам известно?
— Это из серии пропагандистских штучек?
— Мы печатали в газетах факсимиле его приказов на расстрелы, мистер Ги. Он занесен в список военных преступников.
— Так потребуйте его выдачи.
— Мы это делали трижды. Словом, группой террора в Гонконге занимался он. Думаю, что нападение на вас тоже репетировал Шанц, он умел это делать, он работал со Скорцени.
— А это вам откуда известно?
— Об этом мне сказал Скорцени.
— Что дает введение нового человека в мое дело, мистер Степанов?
— Многое. Все-таки большинство американцев ненавидит нацизм. Если вы докажете, что Глэбб скрывал Шанца, вы привлечете к вашему делу внимание совершенно по-иному. Я готов передать вам материалы на Шанца. А вы расскажите, отчего подписали безоговорочную капитуляцию.
— Вы хотите об этом писать?
— Зависит от вас.
— Я не хочу, чтобы вы писали об этом.
— Боитесь потерять работу?
— Жизнь. Работа — полбеды, я уже одолел профессию судомойки, когда пытался свалить Глэбба. Меня просто-напросто пристрелят…
— Хорошо. Если я стану писать, изменив фамилии? Место действия?
— Это будет стоить пятьдесят тысяч долларов, мистер Степанов.
— Я получаю здесь двенадцать долларов в день, мистер Ги. Если учесть, что я тут просижу не меньше месяца, могу отдать вам половину.
— Хороший бизнес. — Лицо Ги, напряженное все это время, чуть расслабилось. — Понимаете, коллега, я продал все свои материалы по Глэббу. Все — до единой строчки. За десять тысяч. Когда они прислали мне письмо и сказали, что матери не жить и сестру украдут, я понял, что они сделают это. Они бы это сделали, понимаете? Как поступить? Вывозить к вам маму с сестрой? Нет денег, билеты дороги. Да и потом, я люблю Америку и совсем не люблю ваш строй.