Татуированная кожа
Шрифт:
Вольф находился в каком-то ступоре. Он лихорадочно втягивал в грудь свежий воздух, но легкие никак не могли насытиться, сердце билось так, что готово было разорваться, пульсирующая в висках кровь распирала череп, все тело била крупная дрожь.
– Ты что, Волков? Что с тобой? – как сквозь вату донесся голос старшины. Заскорузлая ладонь помахала перед остекленевшими глазами.
– Эй, да ты в отключке... А ну пошли!
В своей каптерке Рогаль достал початую бутылку водки, плеснул в стакан, но Вольф молча покачал головой. Он чувствовал, что стоит разомкнуть
Старшина пошарил в столе и нашел шприц-тюбик «Антистресс», который вместе с «Обезболивателем» и стимулятором «Озверин» входили в комплект разведчика, чтобы тот мог в любой ситуации выполнить поставленную задачу до конца и только потом потерять сознание или умереть.
Тонкая игла легко кольнула в плечо, и тут же от нее разбежалось в стороны блаженное тепло, несущее покой и расслабление. Тело перестало дрожать, легкие наконец наполнились живительным кислородом, пульс пришел в норму.
Вольф глубоко вздохнул и окончательно пришел в себя.
– Хоть рот водкой прополощи, – посоветовал Рогаль. – Да лицо оботри. Чего это все сразу на тебя ополчились? И Семенов и ребята?
– Не знаю, – ответил Вольф и взял стакан.
Старшина вздохнул и отхлебнул прямо из горлышка.
– Видать, провинился. Или хотят сделать из тебя виноватого... Ладно, давай на ужин, все уже пошли. Опоздаешь – ничего не останется.
Действительно, возле казармы никого не было. Раздавленная змея валялась на прежнем месте и еще шевелилась. Ее вид не произвел на Вольфа никакого впечатления, как будто все, связанное с гадюкой, происходило не с ним, а с кем-то другим. Только вспомнилось предостережение майора Шарова: «Отрубленная голова живет десять часов и все это время способна укусить...»
Есть не хотелось, но Вольф все же побрел в столовую. Солдатская мудрость проста: есть возможность – хавай потом никто не накормит.
Когда он появился, разговоры за столом смолкли. Пяткин и Иванников подвинулись, давая ему возможность сесть, причем сделали это как-то нервозно, оставив между собой и им необычно большие промежутки. Масло, хлеб ячменная каша, чай... Каша подгорела, и Вольф ел ее с принуждением. Но участвовавшим в конфликте «старикам» его появление начисто отбило аппетит: Киря и Шмель поспешно вскочили из-за соседнего стола и, подавляя рвотные спазмы, поспешили к выходу. Место Сержа пустовало. Это, как ни странно, немного успокоило его: сейчас тот никак не мог находиться у Софьи Васильевны: самолет приземлился полчаса назад, и сейчас Чучканов уже дома. Значит, Серж мог все это время болтаться в любом месте, куда обычно направляются самовольщики: в поселке, подсобном хозяйстве, чайхане возле базарчика...
Но когда он вышел на улицу, оказалось, что Серж сидит на скамейке рядом со столовой.
– Чего не заходишь? Сытый, что ли? – ревниво спросил Вольф, по-новому вглядываясь в лицо приятеля. Гладкая кожа, правильные черты лица, мужественный широкий подбородок с едва заметной ямочкой... Он должен нравиться женщинам.
– Я тебя ищу уже целых полдня!
Товарищ
– Пока окна докрасил, потом плитку в ванной приклеил...
Вранье. Плитка была в полном порядке, да и окна все выкрашены в два слоя.
– Дай закурить,
Вольф отвернулся, задержал дыхание и сильно потер переносицу. На несколько секунд это повышает остроту обоняния.
– Закурить?! – Серж явно удивился, но полез за сигаретами. – Небось от нервов? Я слышал, ты с этими козлами разобрался... А правда, что пришлось гадюке голову откусить?
Потянувшись к пачке, Вольф приблизил лицо к Серегину и медленно, как учили, втянул воздух. Пахло чисто вымытым телом, борщом и спиртным. Возможно, трехзвездочным армянским коньяком. И руки пахнут мылом. Ни одной молекулы краски в запахах Сержа не присутствовало. Он действительно врал.
– Разобрался. Вдвоем это было бы проще. Тем более Шмель из-за тебя ко мне вяжется...
Вроде обычный разговор – ни к чему не обязывающий треп... Но это только видимость. Между ними возникло напряжение, будто электрическое поле сгущалось перед грозой. Очевидно, это чувствовалось на расстоянии – выходящие из столовой солдаты собирались группами, болтали, курили, но все держались в стороне, желающих присесть рядом не находилось.
Вольф зажал сигарету в зубах, но зажигать не стал.
– Из-за меня он привязался не к тебе, а ко мне, – холодно ответил Серж. – Я ему рога и обломал.
– Из-за тебя! Пока ты там борщ трескал... В голосе Вольфа проскакивали недоброжелательные нотки, и Серегин это почувствовал.
– Но ведь это был не твой борщ! – еще холоднее сказал он. – Если ты в пустыне нашел родник и напился, это не значит, что другие должны проходить мимо!
– Что ты имеешь в виду?! – откровенно враждебно спросил Вольф. В напряженной атмосфере с треском промочили первые искры.
– Только борщ. Что же еще?
– А патроны?
– Какие патроны?
– Автоматные. Три штуки. Только тебе я говорил сколько их! И Семенов знает, что их именно три! Откуда он это знает?
Напряжение росло, угрожающе трещали разряды ненависти, до грома и молний оставалось совсем немного. Обвинение в стукачестве – вещь серьезная, после него чаще всего вспыхивает драка. Вольф напрягся и отодвинулся, чтобы было место для замаха.
Но Серж отреагировал на удивление вяло.
– Мало ли откуда... Кто-то мог видеть, как ты их брал. Или как ты их прятал... Это скорей всего. Потом достал и посчитал.
– Зачем же Семенов меня колол, где патроны, если их нашли? Зачем время тратил? Зачем, объясни!
– Да очень просто... Если ты место показал, то все – потом не отопрешься!
Действительно... Пыл Вольфа стал было угасать. Но, кроме патронов, существовали на свете давно покрашенные окна и совершенно целая плитка... Существовала ложь и попранные законы товарищества. Лгун и предатель сидел справа – левый кулак Вольфа налился привычной свинцовой тяжестью, мозг безошибочно выстроил круговую траекторию, упирающуюся в ямочку на широком подбородке.