Татьяна
Шрифт:
– Гля, гля, братцы! Вон там, справа.
– Чего это они? – спросил уже знакомый нам молодой солдат.
– Кабы знать, – заинтересованно ответил седоусый.
– Конные егеря, – проговорил офицер с подзорной трубой.
Преследователи, не осадив коней, открыли пальбу. Под одиноким всадником упала лошадь. Наездник через её голову полетел в траву. Колонна единодушно выдохнула: «Эээ-х…»
– А ведь наш, братцы, – сказал кто-то в колонне сочувственно.
– Наш, наш.
– Помочь ба их благородию…
– Да уж яму конец.
– Не, гля, гля… поднялся! Бежит!
– Да куды яму…
Офицер, смотревший в подзорную трубу, сказал с досадой:
– Пропадёт. Откуда
В колонне кто-то с тоской сказал:
– Ведь догонят…
Вдруг прозвучала команда офицера:
– Егеря! Первый взвод, направо! Развернуться в цепь! За мной!
Солдаты, мигом образовав цепь, устремились за своим командиром навстречу неприятельским кавалеристам.
– Стой! По всадникам пли!
После залпа штуцеров один из всадников, заваливаясь набок, повис на стремени.
– За мной!
Цепь устремилась за командиром, держа штыки наперевес. Французы, настигшие было бегущего, повернули обратно.
Раскрасневшийся, в разодранном мундире, юный прапорщик, шатаясь и сбиваясь с дыхания, обратился к командиру егерей:
– Благодарю… – и солдатам, – спасибо, братцы…
– Как же это вас угораздило в самое пекло? – спросил его командир.
– У меня срочное Буксгевдену. Безотлагательно. Скажите, где он?
Командир, заметив, что перед ним почти мальчишка донесение к генералу, улыбаясь, сказал:
– Э, да вы ещё ребёнок. Знать, и пороха не нюхали…
– Я первый раз в деле, это так. Но не смейте меня так называть! – запальчиво ответил прапорщик.
– Ершист, – удовлетворённо сказал командир, обернувшись к солдатам. – А я думал, он насмерть перепугался.
Немедленно представленный Буксгевдену, юный прапорщик обратился к генералу:
– Господин генерал, позвольте доложить. Противник занял Праценские высоты. Гвардия разбита. Главнокомандующий ранен и покинул поле боя, дабы не быть пленённым. Вам приказано отступать.
– Плакотарю, прапорщик. А вы не трус! Хотя такой юный. Как зофут фас?
– Михаил Фонвизин.
– Постойте, постойте, Денис Ифанович Фонвизин не родственник ли ваш?
– Он дядя мне.
Буксгевден намеревался направить удар своих колонн на правый берег реки Гольдбах, наблюдая там, как ему казалось, слабые силы неприятеля, что давало ему надежду на несомненный успех. Теперь, получив донесение юного прапорщика, сильно засомневался. Он не дал приказ о переходе Гольдбаха и не начал организованных действий, чтобы закрыться от Сульта, быстро продвигавшегося со стороны Праценских высот. Его сомнения и нерешительность продолжались до тех пор, пока с Праценских высот не полетели французские ядра на его колонны и французские пехотинцы начали заходить ему во фланг и тыл. Но осознание действительного положения вещей пришло к нему слишком поздно.
На Сокольниц, занятый колонной Пржибышевского, Бонапарт двинул дивизии Сент-Иллера и Леграна. Брошенные на подмогу Пржибышевскому несколько батальонов, были быстро перемолоты превосходящими силами противника. Колонна его была частично уничтожена, остатки её попали в плен. Единственно, что дал этот бой, Ланжерон, воспользовавшись им, вывел свои войска через Тельниц.
Увидев, что он отрезан от главных сил и окружён, Буксгевден, наконец, понял свою ошибку и в соответствии с донесением прапорщика Фонвизина дал приказ отступать. Но поздно. Теперь русские колонны, ведя бой под Тельницем и Сокольницем, вынуждены были пробиваться с боем через вышедшие им в тыл французские войска. Батальоны Дохтурова и Кинмайера отходили в направление деревни Ауезд, но им навстречу уже вышла дивизия Вандама, и русским не оставалось ничего иного, как броситься к замёрзшему озеру Зачан. Безумие охватило отступающих, когда они увидели, как неприятель, не беря в плен, добивает раненых. Под тяжестью тысяч отступавших мост через Зачан рухнул, и солдаты кинулись на лёд. Видя это, Наполеон приказал бить ядрами по озеру. Лёд треснул, лошади и люди тонули в ледяной воде. Как ни парадоксально, но это спасло большую часть русской армии, поскольку французы не могли преследовать выбравшихся на противоположный берег.
Смеркалось, и битва стала затихать с прекращением французских атак.
Но ещё до окончания сражения императоры Александр и Франц бежали с поля боя в полном отчаянии. Их свита разбежалась и нашла августейших особ только ночью, а некоторые адъютанты присоединились утром. Покинув войска, русский царь скакал несколько вёрст лишь с врачом, берейтором, конюшим и двумя лейб-гусарами, а когда при нём остался лишь лейб-гусар, император спешился, сел под яблоню, на которой качались на ветру редкие почерневшие от заморозков, сморщенные плоды, и зарыдал. Золотая бахрома эполет испуганно вздрагивала на его плечах. Холёный, прекрасно образованный самодержавный хозяин огромной страны, простирающейся от Польши до Аляски, имеющий огромную, оснащённую и обученную армию, плакал, как малый ребёнок. Немного успокоясь и придя в себя, он подумал, как хорошо, что в эти минуты его не видела его мать.
О ходе Аустерлицкого сражения (вернее было бы сказать избиения) ещё долго ходили всякие кривотолки. При этом были попытки свалить всю вину за поражение на генерала Буксгевдена. Якобы он не проявил требуемой от офицера его ранга инициативы и, скрупулёзно выполняя полученный приказ,
оставался постоянно при одной из трёх вверенных ему колонн, оставив остальные без командования. Другие брали в рассуждение тот факт, что оказавшись в окружении, Буксгевден не должен был ждать приказа об отступлении, а действовать сообразно обстоятельствам. Были и такие, кто оценивал действия генерала более благосклонно, отмечая, что в труднейшей и опаснейшей ситуации он с боем вывел из окружения большую часть войск и через три дня воссоединился с основными силами.
Союзная армия отступила к небольшому южно-моравскому городку Гедингу. Здесь, потрясённые катастрофой Франц и Александр, встретились. Оба выглядели как двое школьных оболтуса, наказанные розгами строгим учителем. Они избегали глядеть в глаза друг другу. Куда девался воинственный задор, который, как полная луна светился на их лицах накануне сражения. Франц заявил Александру, что по его глубокому убеждению продолжать борьбу с Наполеоном бессмысленно и опасно.
Буквально на следующий день Франц явился на бивуаке Наполеона и униженно попросил мира. Бонапарт, зная далеко не блестящее состояние своей армии, потерявшей на Праценских высотах двенадцать тысяч человек, и понимая невозможность преследовать противника, согласился на мировую без особых размышлений и колебаний. Он только поставил условие, чтобы русская армия отступила в свои пределы.
По загадочному свойству русской души, мы способны пировать не только по случаю победы, но и по поводу того, что нам крепко намяли бока. Поэтому шумная офицерская пирушка состоялась сразу после того, как побитые остатки русского воинства перевели дух в Южной Моравии и готовились к возвращению на родную землю.
За окнами, по-зимнему рано, сгустилась тьма. В тесном помещении, где собрались несколько офицеров, качался сизый табачный дым, трепетный свет свечей еле пробивался сквозь него, едва прорисовывая сидящих за столом людей. Компания уже достигла той стадии, когда говорят все разом, пересиливая звон бокалов, хлопки пробок, и мало кто слушает.