Татьяна
Шрифт:
Слуга поднял фонарь, присмотрелся и, не сказав ни слова, скрылся за дверью.
Через минуту дверь распахнулась, и сразу послышалось радостное:
– Мишель! Что ж ты там стоишь? Боже, какой дорогой гость!
Поручик взбежал по ступеням, и Дмитрий Акимович в наспех накинутом на плечи шёлковом шлафроке тотчас крепко обнял его.
Проделавшего долгую и нелёгкую дорогу, гостя не стали мучить расспросами и после чая уложили спать.
Утром его разбудил детский лепет. Он открыл глаза и увидел крошечную девочку в розовом кружевном платьице, играющую серебряной кистью темляка, на эфесе шпаги. Оружие стояло прислонённым к стулу, на спинке которого висел мундир. Ребёнок, похоже, разговаривал с кистью, словно с котёнком. Слов разобрать
– Что ж ты, Мотя, за ребёнком не смотришь! Как же ты её упустила?
Михаил узнал голос своей двоюродной сестры – хозяйки дома.
– Простите, барыня, ради бога, – отвечала кормилица, – я на минуточку отвернулась, а её уже нет. Такая егоза… Ну, не плачь, Наташенька. Кто тебя напугал? Пальчиком показывает. Там кто-то, да? Не бойся, маленькая. Это твой дядя Михаил Александрович. Он добрый. Маленьких девочек не обижает. Пойдём в детскую, пойдём.
Во время завтрака Дмитрий Акимович, спросив извинения у гостя, сообщил, что вынужден сейчас же ехать в Болхов, чтобы присутствовать в дворянском собрании, и что не может не ехать потому, что уже более года является уездным предводителем дворянства.
За завтраком Мишель, как иногда называли его хозяева усадьбы, был занят не столько едой, сколько ответами на многочисленные вопросы Марии Павловны о московской родне, о новых веяниях моды и кто на ком женился в последний год.
После завтрака Михаил удалился в библиотеку и углубился в изучение её содержимого. Внимание его привлёк довольно увесистый том. Книга была издана на французском. На титульном листе Михаил прочёл: «Шарль Луи де Секонда, барон Ля Брэд и де Монтескьё. О духе законов». Автор был ему совершенно неизвестен, но название книги вызвало большой интерес. Не отнимая взора от неё, он опустился в кресло и углубился в чтение. Его поразила идея автора о разделении властей. Мысль была настолько проста и прозрачна, что он почувствовал себя первооткрывателем. Он сам думал об этом предмете, ещё будучи студентом университета. Но такой ясности мысли не достиг. Он иногда задумывался о том, что такое свобода, в чём сущность этого понятия. И поэтому сердце его учащённо забилось, когда он прочёл чеканную формулировку: «Свобода есть право делать всё, что дозволено законом».
Он отложил книгу и стал ходить по кабинету, обдумывая прочитанное. Библиотека стала казаться тесной, и он вышел в гостиную. Возле изразцовой печи на канапе сидела Мария Павловна и что-то потихоньку говорила сидящей рядом Наташеньке. Однако внимание ребёнка сразу же переключилось на вошедшего поручика. Девочка, указывая пальчиком на него, выговорила: «Дядя». От неожиданности Мария Павловна изумлённо засмеялась.
– Мишель, – спросила она, – как она узнала?
– Матрёна вчера при ней назвала меня. Иди ко мне, Наташа, – обратился он к племяннице, и поманил её рукой. Девочка, чуть поколебавшись, резво слезла с канапе и, подбежав к дяде, в нерешительности остановилась в двух шагах, с любопытством глядя в его лицо. Его поразил взгляд её больших синих глаз, в этом взгляде было нечто не по годам взрослое. Наконец, она подошла к нему и он, подхватив её неумело, как куклу, посадил себе на колени.
– Бабушка Екатерина Михайловна просила передать её поцелуй. Так прими его!
С этими словами поручик поцеловал племянницу. Она застеснялась и спрятала своё личико у него на груди. Но тотчас шустро скользнула с его колен и возвратилась к матери.
Вечером Дмитрий Акимович и Михаил удалились в библиотеку. Хозяин Богородицкого посвятил гостя в тематику дворянского собрания, с которого он приехал несколько часов назад. Пожаловался на трудности с набором рекрутов, с взиманием недоимок в казну и на то, что жить становится всё тяжелее, хозяйства большинства помещиков и его самого приходят в упадок.
– Слава богу, наконец мы замирились с Бонапартом, авось теперь дела поправятся, – заключил Дмитрий Акимович, и добавил, – хотя идти на мировую с Антихристом – дело бесчесное и не надёжное.
– Что делать, – отозвался Михаил, –государь вынужден был пойти на мировую, иначе война пришла бы в Россию.
– Как человек, понюхавший пороха, скажи мне, Мишель, что с нашим войском? Где и как мы потеряли боевой дух наших предков?
– Император слишком нетерпелив и самонадеян. Здесь, в глубине России, всем кажется, что под Аустерлицем войсками руководил князь Кутузов. Это заблуждение. Он лишь присутствовал при армии, а баталией руководили другие. Он же нужен был для того, чтобы было на кого возложить вину за неудачу. И подтверждение тому теперешнее его положение – он служит киевским генерал-губернатором. А в армии нет полководца, равного Суворову. Равного Наполеону. Вот и опустились до того, что в Тильзите вели переговоры с Антихристом.
– У нас же есть Каменский. Сподвижник Суворова! Правда, о нём газеты писали что-то туманное…
– Граф Каменский стал посмешищем всей армии. Собираясь дать генеральное сражение Бонапарту под Пултуском, для усиления корпуса Беннигсена он все дивизии направил к этому городу. В частях началась неразбериха. И тут наш боевой граф среди ночи вызвал к себе генерала Беннигсена и, как говорят, дал ему письменное распоряжение, в котором пожаловался на своё ранение и что вследствие этого он де ездить верхом и командовать армией не в состоянии. Его просили, уговаривали и умоляли Остерман, Беннигсен и граф Толстой. Всё тщетно. Приказав отступать в границы России, главнокомандующий удалился из армии. Буксгевден со своим корпусом поспешил в точности исполнить последний приказ фельдмаршала.
После этой тирады Михаила Дмитрий Акимович не знал, смеяться ли ему? Но счёл, что веселье теперь будет неуместно и, чтобы уйти от тяжёлого разговора, вдруг начал извиняться за то, что отправившись по служебным делам, обрёк гостя на скуку.
– Что вы, Дмитрий Акимович. Я вовсе не скучал. У вас замечательная библиотека и я нашёл в ней много интересного для себя. Познакомился с Шарлем Монтескьё. И скажу, вот кого надо непременно читать нашим провинциальным доморощенным философам.
– Ах, многие знания усугубляют скорбь. А что, Мишель, не отправиться ли нам на охоту? Завтра же велю почистить собак, а нам с вами, как принято у настоящих охотников, прикажу истопить баню. Перед выездом следует хорошенько попариться.
– Благодарю вас, Дмитрий Акимович, но простите за каламбур, я не большой охотник охотиться.
При этих словах в библиотеку вошла Мария Павловна.
– Митя, – обратилась она к мужу, – не наскучил ли ты гостю своими разговорами? Извините меня за вторжение в вашу мужскую беседу, но я зашла сообщить вам, что мы приглашены завтра в Большую Чернь на бал-маскарад. Я купила три билета.
– Спасибо, Мари, выручила! А то я не знал, чем занять гостя. Предлагал выехать на охоту, но он отказался.
Когда Дмитрий Акимович, Мария Павловна и Михаил, миновав тенистую аллею, въехали на парадный двор черненской усадьбы, там уже стояли десятка полтора различных экипажей, а у коновязи несколько осёдланных лошадей. Все окна первого этажа, и оконца бельведера, ярко светились. В портике, у входных дверей стояли два лакея. Ещё двое встречали гостей у входа из вестибюля в зал, где горели сотни свечей в хрустальных люстрах и настенных канделябрах, источая запах воска. Поскольку гости являлись в масках, при входе их не объявляли. Поручик Фонвизин сразу обратил на себя внимание дам, сидящих вдоль колонн. Возможно, они терялись в догадках: настоящий ли это поручик или ряженый?