Татьянин день
Шрифт:
Они шли вместе, Таня держала Андрея под руку; вокруг был снег, падающий крупными хлопьями. Когда дошли до ее дома, она высвободила руку. Они остановились. Ей нужно было идти в арку, ему – дальше, на проспект Ленина, где можно было поймать такси.
– А-а, мама уже спит, – сказала она, будто опомнившись.
И, подойдя к нему вплотную, взяла двумя руками за воротник его дубленки:
– Пойдем ко мне.
В тумане перед собой Андрей видел ее неподвижное лицо – казалось, оно не рядом, а на довольно большом расстоянии. Он не двинулся с места.
– Что с тобой, скажи мне, почему ты молчишь? – потребовала она.
Он стал что-то сумбурно объяснять – уже слишком поздно, а ему в половине пятого вставать, завтра важная встреча в Москве, и если он не поспит… Он скоро снова прилетит, еще до Нового года, а уж после Нового года… будет много свободного времени, никаких дел,
Не дослушав, она молча развернулась и пошла от него прочь. Проследив, как она, дойдя до конца арки, повернула вправо, Андрей медленно побрел в сторону проспекта Ленина. Снег все шел по-прежнему и исчезал на лету, и в снегу клубилось и пропадало все, что знал Андрей и что было ему дорого до тех пор. Он не спал всю ночь, и лишь тогда стал сожалеть, что не пошел к Тане, когда уже было явно поздно звонить и бежать к ней сломя голову. Он вспоминал ее лицо и в самолете, проснувшись от бесконечного сожаления, причину которого не сразу понял, – и только потом догадался, что этой причиной были мысли о Тане. Он вновь видел ее – сквозь снег, и метель, и безмолвный грохот своего потрясения.
Очень часто Андрея посещала непонятно откуда взявшаяся уверенность, что в дальнейшем он будет жить не здесь и не так – такие мысли могло придти к нему в любой обстановке, среди каких бы людей он ни находился. Он всегда был готов к переменам, хотя бы перемен и не предвиделось; и ему не было жаль покидать тот круг товарищей и знакомых, к которому он успевал привыкнуть. Он думал иногда, что это постоянное ожидание не зависело ни от внешних условий, ни от любви к переменам; это было чем-то врожденным и непременным и, пожалуй, таким же существенным, как зрение или слух. Но существовала неуловимая и необъяснимая связь между напряженностью такого ожидания и другими впечатлениями, доходившими до него извне. В аэропорту он услышал рядом с собой грузинскую речь, и одновременно с этим почувствовал холод в спине и ощутил твердую уверенность в том, что очень скоро поедет в Сухуми, встретится с Бараташвили, увидит горы. Он видел двух грузин словно не здесь, возле стойки регистрации, а в ресторане на Сухумской горе. Это были иностранцы, люди другой национальности, принадлежащие другому миру, в который Андрею не было доступа. Но вдруг, на какое-то мгновение, ему показалось, что это не так. Как рыцари и дон-жуаны стремились ко всему новому и неизведанному, чужое в их мечтах всегда было своим, а свое в мыслях казалось дальше, чем то – заветное чужое; так и Андрею вдруг подумалось, что ему должны принадлежать горы, море, и внушительное домовладение в непосредственной близости от этого природного великолепия. Ведь Василий уехал туда строить свой рай на земле, почему его друг Андрей не может сделать то же самое?! И когда он думал об этом, все представлялось ему неверным и расплывчатым, как тени, движущиеся в дыму. И от таких напряженных, но произвольных его представлений он обращался к тому, что видел вокруг себя, и к более близкому знакомству с людьми, его окружающими. Само собой получалось, что когда Андрей чувствовал уже приближающуюся необходимость покинуть их и, может быть, никогда потом не увидеть, в момент сосредоточения внимания на них он замечал чаще всего их недостатки и смешные стороны и не замечал их достоинств. Критическое отношение к ним росло, а искусство воспринимать и понимать утрачивалось.
В Татьяне оставалось нечто недосказанное, и, хотя Андрей знал, что это недосказанное должно быть просто и обыкновенно, он все же невольно создавал себе иллюзии, которые не появились бы, если бы ничего недосказанного не осталось. Его фантазия была приучена к слишком усиленной и напряженной работе, – и раз начавшись, эта работа продолжалась, и он не всегда мог ее остановить. Обычно это происходило перед сном, и это, собственно, помогало засыпать. Стоило подумать о чем-то конкретном, сон снимало как рукой. И его мысленному взору предстал большой дом в горах, окруженный вековыми соснами, черный лимузин, поджидающий хозяина у входа, дорога-серпантин, по которой приятно прокатиться, особенно если едешь навстречу морю. И этот легкий и хрупкий мираж со временем стал разрушать законную и заслуженную привлекательность прежнего счастливого и спокойного существования.
В последние дни уходящего 2001 года Андрея связывал с тем вымышленным миром $5000-ный долг. Проблемы, как обычно, свалились все одновременно, включая идиотский обычай делать новогодние подарки, выплачивать премии; положение ухудшало то обстоятельство, что очередную прибыль в Экссоне было решено инвестировать в уставный фонд, а из кассы взять себе немного на карманные расходы. Впереди новогодние каникулы – две недели страна пьянствует, банки не работают, а если бы работали, никто не перечислит ни копейки.
Андрей разыскал Василия, позвонил, что называется, на тот свет, в лучший мир – только Василий в том раю приобрел дом не в горах, а на побережье. Он описал место, сообщил, что собирается укрупнять приобретенное жилище, завозит материалы. Что с долгом – да все нормально, правда, наличных нет, вот есть старая «девятка», если что. Андрей почувствовал себя неловко – ведь не вытерпел даже оговоренные «два-три месяца», этот срок Василий указал произвольно и не собирался его выдерживать. Он кредитовал волгоградского друга гораздо более крупными суммами, и на более длительные сроки. По понятиям следовало не надоедать ему, а подождать, пока тот сам не вернет $5000.
– Послушай, Василий, мне жутко неудобно, – виновато проговорил Андрей, устыдившись, что врывается с мирской суетой в оазис гармонии, – но я попал в такую засаду, мне бы перебиться до середины января, я не прошу все пять, хотя бы тыщонку, потом я тебе обратно отдам…
Выслушав, Василий повторил с кавказским спокойствием, что не располагает свободными деньгами, что касается «девятки», то отдаст это корыто даже не в счет долга, а просто так – стоит без дела, и если ее никто не заберет, то машина сгниет под забором. Продажа старых ведер не было для Андрея излюбленным занятием, но Максим неожиданно заявил, что сможет выручить за двухлетнюю, но уже изрядно потрепанную (судя по фото) тачку минимум $1500. У него действительно здорово получалось задвинуть по объявлению какой-нибудь ненужный хлам. И он мог извлечь прибыль там, где его родной брат Андрей обычно нес убытки.
Нужда правит миром, и наутро после весело проведенной в ТК «Балтийский» на Васильевском острове новогодней ночи Андрей отправился в аэропорт. В глубине души он понимал, что подписался на это дело только потому, что оно экстравагантно и безумно. Гнать из Абхазии машину сомнительного происхождения, непонятно с какими документами – что может быть глупее?! У него было отложено достаточно денег на праздники, и он бы не стал отрываться от семьи в такое время ради $1500 – если бы речь шла о поездке в Казань или Волгоград. Поднимаясь по трапу, он понял, что им движет – ностальгия. Постоять на краю безмолвной котловины, полюбоваться белыми черепами горных вершин, вдохнуть полной грудью чистый горный воздух. И если бы его пригласили перегнать стадо баранов с пастбища на рынок… скажем, всего за $300, он бы не раздумывая поехал. Это место непреодолимо притягивало его, он бы туда отправился рано или поздно, и если бы не было повода то Андрей бы этот повод придумал. Он был уверен, что, как и в прошлый раз, Абхазия окажется тем самым местом, где старые эмоции можно поменять на новые – сделать эмоциональный детокс.
В сочинском аэропорту он обратил внимание на табличку, находящуюся в том месте, откуда пассажиры направляются на посадку. Там было написано: “TERMINAL LINE”. Выглядело провокационно, почти как название авиакомпании “Taliban Airlines”. Ему показалось в тот момент, что свершаются последние события в жизни перед каким-то значительным происшествием, подводящим черту – божественная фигня типа страшного суда или апокалипсиса. И они уже развиваются настолько явственно и определенно, их ход так заранее предрешен, что со стороны казалось – ничего не может быть проще, как уклониться от них. Просто пойти в кассу, взять обратный билет, и через несколько часов пойти с семьей в какой-нибудь семейный ресторан, в котором аниматоры устраивают шоу-программы для детей. В общем, заняться обычными делами, чтобы мысль о путешествии на левой тачке показалась бы вздорной и ни на чем не основанной. Но в развитии «последних событий в жизни перед каким-то значительным происшествием» было нечто, похожее на направление динамитного взрыва – направление наибольшего сопротивления.
Андрей прошел мимо касс и вместе с другими прибывшими вышел на улицу, кишмя кишевшую таксистами. Отовсюду неслось:
– Такси недорого, берем такси недорого!
– Слюшай аткуда рэйс, отвезу нэдорого.
– Пустой не хочу возвращацца, поэдем нэдорого на дарагой машин.
Андрей высматривал знакомое лицо – Иорама, который должен был за ним приехать; но первыми из тех кого, он знал, но кого совсем не ожидал здесь увидеть, оказались совсем другие люди. Прямо перед ним промелькнула парочка – Ольга Шерина со своим папиком, Александром Михайловичем Капрановым, в сопровождении несшего чемоданы водителя. Мгновение, и они бы скрылись за спинами неугомонных таксистов, но тут Ольга, почувствовав взгляд, обернулась… и через секунду висела на шее Андрея.