Тай-Пэн
Шрифт:
– Я бы сказал, что после этой статьи некоторые из ребят по-настоящему закусят удила, – одобрительно произнес Струан.
– Я от души надеюсь, что именно так и будет. – Скиннер развел руки в стороны, чтобы унять жгучий зуд под мышками. – Чертова жара! Вы чересчур полагаетесь на судьбу, Тай-Пэн, разгуливая среди ночи в таком виде.
На Струане была только легкая рубашка, полотняные брюки и сапоги из тонкой кожи.
– Вам бы самому так попробовать. Потели бы меньше, и главное – никакой потницы.
– Даже не упоминайте при мне имени этой проклятой болезни. К жаре она не имеет никакого отношения, обычная летняя хворь. Человеку по природе своей свойственно потеть.
– Да, и быть любопытным. В своем письме вы упоминали что-то о странном дополнении к договору Лонгстаффа?.. наместником Чинь-со. Что вы имели в виду?
– Просто один из тех занятных кусочков информации, которые собирает любой газетчик. – Скиннер вытер лицо тряпкой, которая оставила за собой чернильные следы, и сел на высокий табурет. Он рассказал Струану о семенах – Тутовые деревья, камелии, рис, чай, разные цветы.
Струан ненадолго задумался.
– Да, это любопытно, слов нет.
– Лонгстафф не входит в число тех садоводов, о которых я наслышан. Возможно, это была идея Синклера. У него как раз есть склонность к садоводству. По крайней мере, она есть у его сестры. – Скиннер бросил взгляд на китайских рабочих, обслуживавших пресс. – Я слышал, она серьезно больна.
– Я счастлив сообщить, что девочка поправляется. Врач сказал, это было какое-то желудочное расстройство.
– Говорят, Брок появлялся сегодня днем на флагмане.
– Вы очень хорошо информированы.
– Я подумал, не следует ли мне подготовить некролог.
– Иногда ваш юмор... перестает забавлять меня.
Пот стекал по отвисшим щекам Скиннера и капал на засаленную рубашку.
– Я и не думал шутить, Тай-Пэн.
– Ну, а я принимаю это как шутку, – небрежно сказал Струан. – Разговаривать о некрологах – плохой йосс. – Он наблюдал, как пресс выдает завтрашние номера газеты. – Мне пришла в голову одна мысль касательно Уэйлена. Лонгстафф назвал старый город Куинз Тауном. Теперь у нас появился новый город. Возможно, Уэйлену следует предоставить честь выбрать для него другое имя.
Скиннер весело хмыкнул.
– Это будет для него чудесной приманкой. На каком названии вы остановились, Тай-Пэн?
– Виктория.
– Мне нравится. Виктория, стало быть? Вот так, одним простым жестом, Лонгстафф предан забвению. Можете считать, что такое «предложение» уже сделано. Предоставьте это мне. Уэйлен никогда в жизни не догадается, что это была не его идея. Я гарантирую. – Скиннер с довольным видом поскреб ногтями живот. – Когда я стану владельцем газеты?
– В тот день, когда Корона примет Гонконг как колонию и Договор будет утвержден обоими правительствами. – Струан передал ему документ. – Все это вы найдете здесь. Документ скреплен моей печатью. Конечно, он имеет силу только при условии, что «Ориэнтл Тайме» в то время будет оставаться действующим предприятием.
– У вас есть сомнения на этот счет, Тай-Пэн? – радостно спросил Скиннер. Он ясно видел свое будущее. Десять лет, сказал он себе. Потом я буду богат. Я уеду домой, женюсь на дочери сквайра, куплю небольшое поместьице в Кенте и открою газету в Лондоне. Да, Морли, старина, подумал он, ты прошел долгий путь от грязных переулков Лаймхауса [31] , сиротского приюта, чума его забери, и чистки выгребных ям. Да проклянет Господь тех двух дьяволов, которые дали мне жизнь, а потом бросили меня. – Спасибо, Тай-Пэн. Будьте уверены, я не подведу вас.
31
Лаймхаус – район лондонских доков.
– Кстати, вам, возможно, захочется первому опубликовать некую исключительную новость. Хинная корка излечивает малярию Счастливой Долины.
Скиннер на мгновение лишился дара речи.
– О Боже, Тай-Пэн, – с трудом выговорил он, – это не новость, это... бессмертие. – Наконец его прорвало: – Исключительная, вы говорите? Да это самая великая новость в мире! Конечно, – добавил он, хитро прищурившись, – главную роль в этом рассказе сыграет «она»… или «он» – то есть человек, который излечился.
– Пишите, что хотите. Только не касайтесь меня и всех, кто имеет ко мне отношение.
– Никто и никогда не поверит в это, пока люди не увидят выздоровевшего своими собственными глазами. Врачи скажут, что это пустая болтовня.
– Пусть говорят. Их больные будут умирать. Тоже мне знатоки! – жестко сказал ему Струан. – Я верю в это настолько, что вкладываю значительные средства. Купер и я теперь являемся партнерами по доставке и продаже хинной корки. Груз этого лекарства будет в нашем распоряжении через шесть месяцев.
– Я могу это напечатать?
Струан коротко хохотнул.
– Я бы не стал говорить вам об этом, если бы хотел сохранить новость в секрете.
Выйдя на Куинз Роуд, Струан почувствовал как на него дохнуло жаром ночи. Луна стояла высоко, она тускло просвечивала сквозь облака, которые почти полностью закрывали небо. Но ореола вокруг нее пока не было.
Он направился вдоль по дороге и не останавливался до самых доков. Здесь он свернул немного в сторону от моря и зашагал по невзрачной улочке, обходя многочисленные рытвины и ямы. Поднявшись по короткой лестнице, он вошел в дом.
– Благослови меня, Господи, – воскликнула миссис Фортерингилл; ровный ряд белых вставных зубов придавал улыбке, расцветшей на морщинистом лице, гротескный вид. Она ужинала в гостиной: копченая селедка, ржаной хлеб и кувшин эля. – Девушки, – крикнула она и позвонила в колокольчик, висевший у нее на поясе. – Я всегда говорю: нет ничего лучше, чем порезвиться с красоткой в жаркую ночь. – Она заметила, что Струан был в одной рубашке. – Это чтобы не тратить лишнего времени на раздевание, Тай-Пэн?