Тайфун. Записки из Китая
Шрифт:
Первый день моего пребывания в Пекине. И первые впечатления. Поздно вечером — первые записи в блокноте. Дневник я не вел. В этих записях — отдельные факты, мысли, изложенные иногда подробно, а чаще одним или несколькими словами или фразами, бессистемно, а нередко и бессвязно.
«2. IX. 67 г. Вечер.
Мы направляемся к центру. От посольства к нему ведет широкий, длинный бульвар — «Проспект небесного спокойствия». С обеих сторон в него вливается множество улочек. С наступлением вечера людской поток, как рокочущие волны, как вышедшая из берегов после ливневых дождей река, заполняет все — и широкий проспект, и узкие улочки, и тротуары, и мостовые. Небо прорезают острые лучи кровавого заката, а город — и улицы, и проспекты — все стало зеленым и синим от одетых в зеленую и синюю одежду военных и гражданских, мужчин и женщин. И эта зелено-синяя река сейчас волнуется, клокочет, шумит. В невообразимом шуме различаем явно адресованные нам угрозы и проклятия. Над нашими головами поднимаются кулаки. Нас окружают возбужденные люди, но людской поток
«2. IX. 67 г. Поздний вечер.
Поужинав в «Синьцяо», единственной в Пекине гостинице для иностранцев, мы вышли на улицу и направились к Международному клубу аккредитованных в Пекине дипломатов, находящемуся на улице Ванфуцзин. Международный клуб… Я слышал о нем еще до своего приезда в Пекин. Это — старое здание в стиле графских замков Европы, украшенное китайским национальным орнаментом. В нем расположены ресторан, игорные залы, бассейн. На втором этаже — кинозал и небольшой зал для дипломатических коктейлей. Но клуб бездействует с тех пор, как в стране разразился «тайфун».
На душный город опустилась приятная, освежающая прохлада, тихий вечерний ветерок разогнал изнуряющую дневную жару и проветрил город. Уже не чувствуешь неприятного запаха, который ударил в нос еще на аэродроме и ощущается в этом городе с восьмимиллионным населением, не имеющем канализации, повсюду. Поздний вечер, но улицы и площади еще заполнены народом, все так же движется поток взволнованных, возбужденных людей.
Около Международного клуба этот поток остановился, забурлил. Толпа нарастает, приходит в движение, шум усиливается, все начинают скандировать лозунги, поднимают руки, угрожающе машут кулаками.
Кто-то мне шепнул:
— Не удивляйся, на этой улице расположен Пекинский городской комитет партии. Бывший… Сейчас, в этом доме разместился Пекинский ревком.
Действительно, напротив Международного клуба возвышалось белое многоэтажное здание горкома.
— Это очередной митинг. Очередной «картечный залп» по бывшему городскому комитету партии.
Толпа волнуется. Слышны лозунги, возгласы, призывы.
Меня поражает другое — то, что я вижу за оградой во дворе. Двор переполнен не только людьми в синей, зеленой, почти военной одежде. Некоторые в длинных, грязных, полуистлевших от дождей и пота мантиях, другие только в нательных рубахах и даже без них, высохшие, почерневшие от голода, ветров и бессонных ночей. Во дворе, словно на стоянке цыганского табора, в беспорядке расставлены дырявые юрты, палатки, тряпичные навесы, между ними натянуты веревки, провисшие от тяжести сохнущего на них белья. Эти люди прибыли из дальних провинций и областей — Тибета, Синьцзяна, Внутренней Монголии. Они ехали сюда много дней и ночей. Добирались на чем придется. Иногда пешком. Теперь они ждут приема. Ждут дни, недели, здесь спят и питаются. Питаются чем придется. Ждут и в большинстве случаев так и не могут дождаться. Да и кто примет их в эти дни? Кто в эти дни будет выслушивать чьи-то жалобы?»
«2. IX. 67 г. Поздняя ночь.
Пытаюсь заснуть, но не могу. Я устал. Сегодня первый день и первая ночь моего пребывания в Пекине. Каким же длинным был для меня этот день! Утром я вылетел из Иркутска, летел над Ангарой, сибирской тайгой и Байкалом, над выжженными солнцем монгольскими степями. Потом приземление, прогулка по тревожным улицам Пекина. Каким действительно длинным был этот день, и как сильно я устал! Хочу заснуть и не могу. Ворочаюсь, мечусь в постели, словно вижу кошмарный сон. Глаза открыты, в голове — рой впечатлений. Шумит в ушах. Во дворе слышны громкие хриплые голоса, музыка, похожая на марш, бой барабанов и гонгов, какие-то подсвисты. Невообразимый гвалт — какофония голосов, барабанного
Заметив свет в моих окнах, ко мне вошел дежурный по посольству:
— Почему не спите? Сейчас уже глубокая ночь. Скоро рассветает.
Жестом даю понять, что из-за шума.
Дежурный улыбается.
— Нас агитируют. Агитируют днем и ночью. Днем и ночью скандируют для нас цитаты. Для нас поют «революционные» песни. Вот и сейчас, слышите? Это звучит «Алеет Восток». Ее передают через каждые пятнадцать минут.
В комнату врывается новая волна хриплых звуков и маршей. Дежурный продолжает:
— Агитируют. Но цитаты, лозунги, призывы, угрозы и песни — все на китайском языке. Они же знают, что почти никто из нас не владеет китайским языком. Зачем же они делают это? Их цель, видимо, расшатать нервы, воздействовать на психику.
Закрываю окно, несмотря на нестерпимую духоту.
Дежурный подбадривает:
— Привыкнете. Поживете здесь месяц, год — и будете засыпать под этот шум, как под колыбельную песню. — И, уже выходя, добазил: — Все же это не самое страшное. Спросите советских товарищей, в каких условиях они живут. Вокруг их посольства установлена масса громкоговорителей.
Неужели действительно придется так жить?
В эту ночь я ни на миг не сомкнул глаз. И в следующую. И в последующие».
Пекин — древний город. Его история уходит в глубь тысячелетий. О нем сложено много сказаний и легенд. В древних китайских летописях город упоминается еще в X веке до нашей эры под названием Цзи. Он был столицей пяти китайских империй — царств Ляо и Цзинь (X–XIII вв.), династий Юань, Мин и Цин (XIII–XX вв.). Город не раз становился добычей захватчиков, его не раз сжигали и полностью опустошали, но он снова восстанавливался. Он переходил из рук в руки, менялись его владыки и названия: Ючжоу, Цзи, Сицзинь, Наньцзин, Чжунду или Дасин. Во время царствования монгольской династии — Юань, когда на императорский престол был посажен внук Чингисхана — Хубилай, город был до основания разрушен, выстроен заново и переименован в Даду — «Великая столица». Свое нынешнее название — Пекин — город получил намного позднее, в XV веке, когда стал столицей императоров династии Мин. По-китайски Пекин называется Бэйцзин — «Северная столица», но иногда Бэйцзин превращался в Бэйпин — «Северное спокойствие». Бэйцзин или Бэйпин, то есть Пекин, — древняя столица древнего, тысячелетнего Китая, город с изумительными по своей архитектуре и красоте дворцами и храмами. Эти дворцы и храмы строились десятками лет десятками тысяч самых лучших и самых искусных мастеров — строителей, каменотесов, художников и резчиков по дереву.
Но «сегодня» хунвэйбинов не устраивает старое название Пекин — «Северная столица». Они предлагают дать ему новое имя, «достойное великой эпохи Мао Цзэ-дуна», — Дунфанхун («Алеет Восток»).
— Если хочешь увидеть весь Пекин сразу, как на ладони, поднимись на вершину горы Цзиншань — «Гора прекрасного вида», — посоветовал мне венгерский посланник Йожек. Он жил в Пекине уже шесть лет и знал город хорошо.
Цзиншань — это, по сути, один из самых больших парков Пекина, он расположен в центре города, возле императорского дворца. Иностранцам этот парк известен больше как «Угольная гора». Здесь при возведении императорского дворца во время царствования минских императоров ссыпали землю и уголь, когда строили фундамент для дворцового ансамбля. Я поднялся на самый высокий холм в этом парке — «Холм вечной весны». По нему во всех направлениях ползут, извиваясь, как драконы, белые каменные тропинки: и к горбатому холмику, покрытому фруктовыми деревьями, — «Холму долголетия», и к четырем более низким холмам, симметрично расположенным восточнее и западнее «Холма вечной весны». Этот холм, с его беседками, сочной зеленью, аллеями и дорожками, вместе с остальными холмами образует чудесную гармонию. И лишь ветви старого, уже высохшего ясеня внизу, у подножия восточного склона холма, нарушают эту безмолвную симфонию. К ясеню прикреплена потускневшая от времени, дождей и ветров табличка с надписью: «Здесь повесился последний император Минской династии — Чун Чжэнь». 17 марта 1644 года — на семнадцатом году правления императора Чун Чжэня — крестьяне-повстанцы во главе со своим предводителем Ли Цзы-чэном вступили в Пекин. На следующий день под натиском восставших крестьян солдаты императора открыли «Ворота небесного спокойствия» — главный вход в императорский дворец, а через день, 19 марта, император Чун Чжэнь повесился на этом дереве, повесился после того, как супруга императора приняла сильный яд, а жизнь своей дочери-принцессы он оборвал ударом меча. Так прекратился род последнего императора династии Мин. Осиротевший трон заняли предводители маньчжуров, завоевавших Китай и положивших начало династии Цин.
С «Холма вечной весны» Пекин действительно виден как на ладони. На западе, в парке Бэйхай, в полуденной жаре плещутся воды озер Бэйхай, Чжунхай и Наньхай — «Северное море», «Центральное море» и «Южное море»; наверху, на самом высоком холме в парке, греется на солнце стройная белая тибетская пагода.
На севере белые дороги соединяются в одну, и она бежит между деревьями у северных ворот Пекина, возле посеревших колонн «Башни барабана» и «Башни колокола». А на юге раскинулся бывший императорский дворец, утопающий в зелени, в цветах и отражающийся в водах канала.