Тайфуны с ласковыми именами

Райнов Богомил Николаев

ТЕО ГРАБЕР

ювелирные изделия и драгоценные камни.

Информация, которая пока что мне ничего не говорит; разве что объясняет, почему Розмари так хорошо разбирается в драгоценных камнях, в тех чарующе-переменчивых, а может быть, и в других. Но человек ведь никогда не знает заранее, когда и для чего ему может пригодиться та или иная информация. Так что, запомнив добытые сведения, сажусь в «вольво» и еду к «Бель эр».

– Надеюсь, вы сумели повидаться с отцом? – любезно говорю я,

усадив свою даму за отведенный нам столик.

– Да. И самое главное, мне посчастливилось выудить у него некоторую сумму на покрытие вчерашнего проигрыша.

– Если вопрос заключался только в этом, вы могли сказать мне.

– Нет, Пьер. Я никогда не приму от вас такой услуги.

– Именно такой?

– Никакой… Впрочем, не знаю… Она, может быть, готова сказать еще что-то, но в этот момент появляется метрдотель.

– Я бы ни за что не подумала, что вы, не считаясь ни с чем, повезете меня в Женеву, потратив на это целый день, – доверчиво говорит она к концу обеда.

– Неужто я вам кажусь таким эгоистом?

– Нет. Просто я считала вас человеком замкнутым.

– А вы действительно очень общительны или только так кажется?

– Что вы имеете в виду?

– Ничего сексуального.

– Если ничего сексуального, то должна вам сказать, что я действительно очень общительна.

Что правда, то правда. Мне удалось в этом убедиться. А если меня продолжают мучить некоторые сомнения по части этого, то они скоро рассеются. Потому что уже на третий вечер, когда я вхожу в свою темную спальню и заглядываю в щелку, образуемую шторами, освещенный прямоугольник окна виллы Горанова предложил мне довольно интимную картинку: устроившись на своих обычных местах, Горанов и Пенев поглощены игрой в карты. Только на сей раз к ним присоединился еще один партнер – милая и очень общительная Розмари Дюмон.

3

Субботний полдень. Вытянувшись в кресле, я рассеянно думаю о том, как приятно контрастируют тепло электрического радиатора и весенние цвета зеленого холла с крупными хлопьями мокрого снега, падающими за окном. К сожалению, уютная атмосфера слегка нарушена зимним пейзажем внушительных размеров, украсившим стену холла стараниями Розмари. Пейзаж тоже зеленоватых тонов, только при виде этой зелени тебя начинает бить озноб.

– От этого вашего пейзажа мне становится холодно.

– Это пейзаж Моне, а не мой, – уточняет Розмари, раскладывая пасьянс.

– Какая разница? Когда я гляжу на него, мне становится холодно.

– Но, как бы вам объяснить, Пьер, картина предназначена не для обогрева комнаты.

– Понимаю. И все-таки на этот пейзаж было бы более приятно смотреть в пору летнего зноя.

– Вы рассуждаете на редкость примитивно требуете

от искусства того, в чем вам отказывает жизнь, – произносит Розмари, подняв глаза от карт.

– Лично я ничего не требую. Тем не менее мне кажется, что картина, раз уж вы вешаете ее у себя дома, должна чему-то соответствовать. Какому-то вашему настроению.

– Эта картина как раз соответствует. Соответствует вам, – говорит Розмари. И, заметив мое недоумение, добавляет: – В самом деле, посмотрите на себя, чем вы отличаетесь от этого пейзажа: холодный, хмурый, как пасмурный зимний день.

– Очень мило с вашей стороны, что вы догадались повесить мой портрет.

– А если бы вы решили украсить комнату каким либо пейзажем, который бы напоминал обо мне, что бы вы повесили? – спрашивает Розмари.

– Во всяком случае, ни пейзажа, ни какой-либо другой картины я бы вешать не стал. Все это слишком мертво для вас. Я бы положил на виду какой-нибудь камень, чье утро изумрудное, полдень золотистый, послеполуденное время голубое, а вечер цикламеновый.

– Такого камня не существует.

– Возможно. Вам лучше знать. Я полагаю, природа драгоценных камней вам знакома не меньше, чем импрессионисты.

– И неудивительно. Ведь и в том и в другом случае это природа переменчивой красоты, – отвечает она, глазом не моргнув.

– Неужто в университете вы и камни изучаете? – продолжаю я нахально.

– Камни я изучала у одного приятеля моего отца. Он владелец предприятия по шлифовке камней, – все так же непринужденно объясняет Розмари. – И совсем не с научной целью, а только потому, что от них просто глаз не оторвать.

– Но чем Же они вас привлекают? Красотой или дороговизной?

– А чем вас привлекает жареный цыпленок? Тем, что у него приятный вкус, или своей питательностью?

– Конечно, что-то должно преобладать.

– Тогда о чем разговор? Разве не ясно, что преобладает?

Она задумывается на какое-то время, потом говорит уже иным тоном:

– Как-то раз, увидев у него – ну, у приятеля моего отца – великолепный бесцветный камень, я сказала с присущей мне наивностью: «Наверно, этот брильянт стоит немалых денег». Он добродушно засмеялся:

«Да, он действительно стоил бы немалых денег, будь это брильянт. Только это всего лишь белый сапфир». И можете себе представить, Пьер, не успел он произнести эти слова, как блеск восхищавшего меня камня вдруг померк.

– Неужели этот приятель и не попытался реабилитировать камень в ваших глазах?

– Каким образом?

– Подарив его вам.

Розмари скептически улыбается.

– А вы бы это сделали?

– Не раздумывая. Жаль только, что к камням я не имею никакого отношения.