Тайфуны с ласковыми именами

Райнов Богомил Николаев

Итак, эти двое. Слегка нажимаю на рычажок второго крана, и снова образуется щель – узкая, сантиметров десять: я поторопился отпустить рычажок.

– Пьер, это ты, мой мальчик? – слышится голос Флоры, мигом приникшей к щели.

Она прекрасно видит, что это я, и вопрос ее рассчитан лишь на то, чтобы восстановить атмосферу интимности, что может служить хорошим началом взаимопонимания.

– Да, милая. Ну как там, внутри? Обнаружила сокровища? Убедилась, что я слов на ветер не бросаю?

– Я никогда не сомневалась в этом, мой мальчик.

Только перестань валять дурака. Нажми-ка покрепче на рычажок вон того, второго крана и дай нам выйти.

– А, ты насчет стены? Это и есть та самая стена, которая нам с тобой мерещилась. «Сезам, откройся!» Разве не помнишь? Вот она и открылась.

– Только потом снова закрылась, – напоминает Флора.

– Верно, чтобы не было сквозняка…

– Вы не способны на такую пакость, Лоран! Это уже не Флора, это немощный голос Ральфа, бессильный и апатичный голос, который, кажется, целую вечность зудел у меня в ушах, зудел, зудел… до умопомрачения. Фраза доходит откуда-то снизу, как будто из-под земли, Флора отстраняет свою массивную ногу, и я вижу бледное лицо американца – он все же дополз сюда, к просвету, как умирающий от жажды доползает до спасительной лужи.

– Вы не способны на такую пакость, верно… после того как мы вместе провели эти кошмарные часы…

– А окажись вы здесь, вы выпустили бы меня?

– Вероятно… Не знаю… – бормочет Бэнтон. – Во всяком случае, если бы вы не отняли у меня пистолет и будь у меня силы, я бы сейчас всадил в вас пулю, чтобы вы не торчали так вот и не злорадствовали…

– Я вовсе не злорадствую, Бэнтон. Просто у меня работа. И чтобы выполнить ее, мне необходимо уцелеть. Так что первым делом бросайте-ка мне сюда негативы, которые вынудили меня отдать вам.

– Из-за каких-то паршивых негативов разыгрывать такую комедию? – пренебрежительно изрекает американец.

И несколько секунд спустя миниатюрная кассета катится к моим ногам. Подняв ее, вношу ясность:

– Да, из-за негативов. Не из-за брильянтов. Насчет брильянтов вы там разбирайтесь с Флорой. Она женщина сговорчивая…

– Пьер, ну хватит болтать, мой мальчик, – напоминает о себе сговорчивая женщина. – Нажимай-ка лучше вон на тот рычажок. А то я уже сварилась в этой дыре.

– Я в ней варился гораздо дольше, милая. И этой отдушины не было. А остался жив-здоров, как видишь. Так что ничего не случится, если потерпишь маленько.

– Лоран, вы не способны на такую пакость… – подает голос Ральф у подножия величественной дамы.

– Нет, конечно. Я вас оставлю распечатанными. И через непродолжительное время пришлю кого-нибудь, чтобы выпустил вас на чистый воздух. Но только не сразу, а немного погодя, когда я смогу в достаточной мере удалиться от выстрелов ваших людей, Бэнтон.

– Пьер! – умоляюще восклицает Флора.

– Лоран… – слышится голос и американца.

Но я уже устремляюсь на свет божий, правда, не так быстро, как хотелось бы. Осторожно преодолеваю лестницу, затем так же осторожно пробираюсь по коридору. Открываю одну за

другой двери – кухни, холла, столовой. Везде пусто.

Однако в комнате, что у самого выхода, не пусто. На своем прежнем месте лежит Виолета. В гипсе. И хорошо упакована. Еще одной повязкой ее, вероятно, снабдила Флора. Видать, пустила в ход все подручные средства, и прежде всего шнуры от штор. А в довершение основательно запечатала жертве рот кружевной скатертью тончайшей работы.

Я распутываю скатерть и вынимаю изо рта Виолеты платок. Она несколько раз жадно вдыхает большие порции воздуха – хорошо знакомый мне рефлекс – и только после этого произносит слабым, беспомощным голоском:

– Какая ужасная женщина!.. Вконец извела меня, грозилась задушить и вынудила-таки сказать, где что находится, а после этого – видите, что сделала, – оставила меня, словно вязанку дров…

– Действительно ужасная женщина, – соглашаюсь я. – Однако она просто ангел по сравнению с вами.

– Но у меня не было иного выхода, господин Лоран! – произносит с подкупающей наивностью это милое существо. – Что я могла сделать голыми руками, когда меня осаждали со всех сторон все эти люди…

– А как вы догадались, что осада переместится именно сюда?

– Да очень просто: Кениг уже начал было у меня выспрашивать… А позавчера эта ваша приятельница, Розмари, с присущим ей нахальством приезжала сюда, в Лозанну, к моей подруге, чтобы узнать, где мой дом… Та, разумеется, не настолько наивна и не стала ей объяснять, но когда кто-то вроде Розмари пускается в расспросы, то узнать адрес не такое хитрое дело… Да и вы при встрече со мной там, в «Меркурии», клонили к этому. Я стала лихорадочно соображать, что вас так тянет сюда… и где может находиться то, что вас привлекает. Я сама толком не знала, где что спрятано… Поэтому решила перебраться снова сюда…

– И на всякий случай загипсовать ногу…

– А что особенного? Чем ты беззащитней в глазах окружающих, тем меньше опасность, что на тебя поднимут руку.

– Это вполне логично, – признаю я. – Так же как то, что вы заперли нас в той дыре, чтобы сгноить…

– А что мне было делать, попав в такое безвыходное положение?..

– Вы чересчур хитры, милое дитя. А чересчур хитрые в конце концов остаются с носом, просто от избытка хитрости…

И поворачиваю к выходу.

– Неужели вы так меня оставите?

– Да. И только из милосердия. Потому что в таком положении вы кажетесь особенно беззащитной. И у вас не появится соблазна сунуться туда, где вас мигом растерзают как пить дать.

Пока шла эта беседа, я успел, посматривая в окна, изучить окружающую обстановку. На небольшой поляне между домом и деревьями пусто. В стороне от поляны виден «опель» Флоры – тоже пустой. Так что, выбираясь из дома, я настроен воспользоваться этой свободной машиной, взять напрокат, конечно. Не успел я и два шага ступить, как чья-то могучая рука хватает меня за шиворот, а другая уже готова превратить в фарш мою руку.