Тайга
Шрифт:
Он под желтым небом
Умирал от жажды.
Мне она была незнакома. Я ее слышал впервые. И… мне она не понравилась. Лошади в океане были куда круче.
А воды все нету,
А жара все суше,
Умирают реки,
Высыхают души.
Наташа пела, обращаясь только ко мне. Губы ее призывно открывались. Грудь вздымалась под тканью футболки в такт словам.
Если ты не хочешь,
Чтоб в песках разлуки
Я упал вот также,
Простирая руки,
Я смотрел на нее словно завороженный, до тех самых пор, пока
Не суши мне сердце,
Не томи бедою,
Будь моей любовью,
Будь живой водою!
Вот так. Наташа буквально напрашивалась.
Я дослушал песню уже спокойно. Появился новый вопрос: «Зачем? Для чего она все это время была с Михой? Ради выгоды? Ради деда-академика?» Я не знал. Я вообще ничего о них не знал. И не понимал, что ими всеми движет.
Правда, ночью в палатке от продолжения песни отказываться не стал. Зачем, если девушка хочет? И стыдно мне не было. Я отнюдь не чувствовал себя предателем. То, о чем никогда не узнает моя Наташа, оставшаяся в прошлой жизни, ей точно не сможет навредить.
Засыпал я с поцелуями на щеках, на губах, на плечах, на животе, везде. Эта Наташа оказалась на редкость неугомонной и умелой. Засыпал вполне удовлетворенный тем, что было, но ни капли не влюбленный.
В ухо сопела довольная дама. Адреналин еще будоражил кровь. Сон никак не хотел приходить. В голове крутились тревожные мысли. Одна другой краше. Я гнал от себя все, что связано с прошлой жизнью. Не хотел об этом думать. Что толку? Все равно никак не мог вспомнить, почему оказался здесь.
Я тупо разбирал здешний день по кусочкам, по кадрам. Пытался угадать, что думали все эти люди, когда мы принесли в лагерь Генкину куртку. Что значили их слова и взгляды. Хотя нет. Что это со мной? Я не подумал о самом важном — зачем Эдик позвал меня с собой? Знал ли он, где искать притопленные вещи? Или это все — случайность, простое совпадение?
Мне жутко хотелось верить во второе. И почему-то верилось в первое. Я никак не мог разобраться в своих чувствах. Подозрительными казались все, кроме Зины. Взять хотя бы Антона. Зачем он разглядывал остальных? Пытался вычислить убийцу? Или хотел увериться, что его самого никто не подозревает?
А Санжай. Слишком спокойный, слишком без эмоциональный, слишком уверенный в себе. Такой долбанет по башке и не будет мучиться угрызениями совести. Или будет? И все эти его разговоры о том, что шаманское золото трогать нельзя. Для чего они? Ни для того ли, чтобы заграбастать все себе?
Черт. А еще Юрка с фантастической инфантильностью, эгоизмом и цинизмом. И Наташа… Моя неискренняя Наташа.
Она словно услышала мои мысли, пошевелилась, открыла веки. Спросила сонно:
—
— Сплю, — заверил я и закрыл глаза.
Заботится. Тревожится. Сплошная показуха. Хотя, может, я все это себе придумал? Может, это самая обычная паранойя от удара по башке, от перемещения в другую жизнь?
Все, спать. Хватит. Хватит изводить себя пустыми мыслями. Все равно найти ответы ни на одну не получится. Утро вечера мудренее. Эта фраза сработала, как заклинание.
И я как-то незаметно уснул, прекрасно понимая, что до подъема осталось три часа.
— Отстань! — Я попытался натянуть спальный мешок на голову, зарыться него, как в нору. — Отвяжись!
— Не дождешься! — Тоха был неумолим. — Подъем, тебе говорят. Эдик жаждет сделать перевязку. Хватит вылеживаться.
— Отстань! Я никуда не пойду.
Мне дико хотелось спать. Какого черта! Кому это нужно подниматься в такую рань?
— Миш, — Тохин голос стал холодным, как кусок льда, — я тебя все равно подниму. Не заставляй прибегать к крайним мерам.
Мне стало любопытно. Я повернулся и открыл один глаз.
— Это к каким?
— К таким!
И мне на морду выплеснулась кружка холодной воды.
— Ах ты ж!
Тоху из палатки словно сдуло. Я спросонья запутался в мешке, с трудом разобрался в застежке, рванул наружу босиком, запутался в пологе и растянулся на пузе у самого выхода прямо под ноги ребятам.
Лица у всех были довольные.
— Сам виноват, — усмехнулся Юрка, взирая на меня сверху вниз. — Мы тебя всем колхозом почти полчаса пытались разбудить. Не обессудь.
Я сплюнул. Сказал сквозь зубы:
— Паразиты…
И уполз в палатку одеваться. По сути, они были правы. И обижаться не имело смысла.
— Будешь возиться, пойдешь без завтрака! — вдогонку крикнул Тоха.
— Хрен тебе!
Я задернул полог. Зачем? Скорее из вредности. Тоху я точно не стеснялся.
На Наташиной половине лежала моя одежда. Куртка была чуть влажной, штаны же успели просохнуть за ночь на веревке. Я быстро оделся. Потом чуть задумался, кеды надевать не стал, сразу влез в сапоги.
Пощупал затылок, представил, что вновь придется отдирать заплатку, и сморщился, как от зубной боли.
За сборами пришлось наблюдать, сидя на чурбаке и подставив затылок заботам Эдика. Рюкзаков с собой не брали. Девушки подготовили сухпаек. Тоха распределил груз по вещмешкам, так чтобы идти налегке. Я не вникал в подробности, все равно ничего в этом не смыслил.
За всю свою жизнь в двадцать первом веке мне никогда не доводилось ходить в пешие походы через лес. На рыбалку мы ездили с батей на машине, стараясь не забираться в глухие места. Там не нужно было экономить место, отбирая самые необходимые вещи. Железному коню не было никакой разницы, сколько на себе тащить.