Тайги и тундры сказки
Шрифт:
А лягушке — той и совсем худо жилось. Не любила её старуха, не жалела. Работала лягушка и днём и ночью: воду таскала, дрова рубила, а спать голодная ложилась.
Вот один раз старуха лягушку целый день ругала, а поесть и крошки не дала. А вечером послала ее за водой на реку к проруби. У лягушки и сил уже нет, а идти надо. Позвала она с собой собачку.
Пошли они вдвоём на реку, сели у проруби и давай вместе плакать. Смотрят на луну и плачут. Плачет лягушка да приговаривает:
— Пожалей нас хоть ты, месяц! Ква-ква-ква!..
Сойди
Вот плакали они, плакали — месяц их и услышал. Услышал, пожалел, да и спустился вниз с неба. Прямо к реке спустился, забрал собачку с лягушкой, посадил их на себя и опять наверх взлетел, на место стал.
А старуха сидит дома, воды ждёт. Не дождалась и пошла на берег. Смотрит — нет у реки ни лягушки, ни собачки. Кричала, кричала старуха, звала, звала собаку, ругала, ругала лягушку. Никто не отзывается. Тут взглянула старуха наверх, а на луне её собачка с лягушкой сидят, играют.
Стала тут старуха плакать:
— Лягушка моя! Собачка моя! Я вас кормила, я вас жалела. Как родных детей берегла, а вы меня бросили…
Да сколько ни плакала, а всё же осталась старуха без работников. Так и живёт вдвоём с внучкой.
А собачка с лягушкой с тех пор на луне живут. Посмотри на луну — увидишь.
Ты счастливее всех нас
Жила в тундре старая евражка Сикик. Характер у неё был завистливый, язык ядовитый, а зазнайства на троих таких как она хватило бы.
Решила Сикик мелкое зверьё удивить, своим богатством похвастаться. Оповестила она евражек и мышей, что устраивает праздник песни. Приготовила угощенье, позвала гостей.
Хоть и не очень-то любили её соседи, да пришли. Угостила их Сикик. Себя тоже не забыла. А потом говорит:
— Теперь я буду петь, вы подтягивайте. Постарайтесь — красиво будет.
Запела хозяйка громко, сколько силы хватило. А присутствующие поёживаются да между собой перешёптываются.
— Ой, как скверно! — качают головами одни.
— И фальшиво-то как! — кривят рот другие.
— Если без размера петь, лучше совсем не браться! — негодуют третьи.
Хозяйка же тем временем распелась — не унять.
Тут гости переглянулись и давай сильно бить в бубны, во всё горло пищать и свистеть, стараясь заглушить плохое
— Что вы делаете? — завопила возмущённая певица. — Вы подняли такой шум, что я сама себя не слышу!
— Ну так ты счастливее всех нас, — сказала ей самая старая из приглашённых, положила бубен и пошла домой.
Лисенок и эхо
В одной охотничьей семье рыжих лис был маленький лисёнок. У него было три братца и две сестрички. Все они были красненькими, с пушистыми хвостиками.
Все звонко тявкали. Жили в тёплой сухой норе у подножия большой горы. За этой горой стояли могучие сопки, покрытые вечным снегом. Там всегда гудел ветер, и родители говорили своим детям:
— Когда подрастёте, станете самостоятельными, мы вам позволим всюду бегать. Но сейчас к тем горам нельзя ходить. Там бывают снежные обвалы. Упадёт пласт снега, ушибёт и засыплет так, что не выберетесь.
— Хорошо, — отвечают лисята, — мы туда зимой бегать не станем, подождём лета. Когда снега не будет, побежим.
— Heт, — говорят старые лисы, — летом с высоты большие камни падают. Висит такой ненадёжный камень, подует ветер, раскачает его, он и покатится вниз. По пути другие камни столкнёт. Попадёте под такой каменный дождь — там навсегда останетесь.
— Хорошо, — говорят лисята, — не пойдём туда, где зимой снежные обвалы, а летом каменный дождь идёт.
Но один маленький лисёнок слушал наставления родителей, а про себя решил:
«Нечего ждать, пока вырастем. Они нас только пугают. Сопки совсем не страшные».
Прошла зима, прилетели птицы. Бегут с гор ручейки. Смотрит на них лисёнок и размышляет: «Вон какие ручейки весёлые, а бегут они из сопок. Наверно, там весело, а не страшно. Чего же мне бояться? Я, наверно, храбрее родителей, ничего не боюсь».
Отправился лисёнок в сопки. Остановился у подножия высокой скалы и тявкнул:
— Ввяк! Вот какой я храбрый!
Ближнее эхо сразу же откликнулось: «Ввяк!» и тихонько покатилось по верхушкам: «<Ввяк! Ввяк, ввяк…» Чем дальше откатывалось, тем слабее слышалось.
— Эге, — говорит сам себе лисёнок, — сопка только на вид большая, а голосок у неё такой же, как у меня, даже тише. Чего ж мне бояться?
И давай громко вякать:
— Эге, я храбрый! Ввяк! Ничего не боюсь! Ввяк! У сопки голос не сильнее моего. Ввяк! Ввяк!
Докатилось эхо до ветра. Рассердился большой ветер:
«Проучу-ка я зазнавшегося хвастунишку!»
Дунул на сопки, сорвал большой камень. Катится вниз камень, по пути за собой всё сносит. Тут и эхо гневно зарокотало: