Таймири
Шрифт:
— Так, понятно, это притча. И мне придется лезть на дерево, чтобы добыть белку, — смирился Остер Кинн.
Таймири глянула вверх: в капканах из темных пушистых ветвей застряло синее небо. А чуть ниже тянулась полоса небесно-лазурных гор, озаряемых солнечным светом. Еще ниже свет пропадал, и порода приобретала серо-голубые тона. Сосны стонали, покачиваясь от ветра. Было прохладно. Таймири заметила, как Эдна Тау и Остер Кинн отделились от основной группы и удалились в глубь леса.
— У нас привал! — объявил Кэйтайрон и в подтверждение своих слов уселся на рюкзак,
Чинно скрестив ноги, капитан жестом подозвал к себе тройку матросов.
— Ты, Синре, поди, принеси воды из ручейка за теми деревьями.
— Слушаюсь, сэр!
— А ты, Вальнери, пособирай-ка иголок в лесу. Да побольше!
— Так точно, сэр!
— А ты, Калли, набери дров. На крайний случай возьми топор. У тебя ведь есть топор? — обратился капитан к широкоплечему матросу.
— Э-э-э, ну, есть, — промямлил Калли. Ему совсем не улыбалось таскаться за сушняком.
Эдна Тау, бок о бок с Остером Кинном, выслеживала белок. Легче всего их заметить по пушистому хвостику. И поймать на земле, конечно, намного проще, чем карабкаться за ними на дерево. Но белки, похоже, сговорились затаиться в дуплах. У них там, наверное, запасов немерено. Не то, что у экипажа потонувшего корабля…
— Придется тебе, друг мой любезный, побыть сегодня в роли мишки, — вздохнула Эдна Тау.
И Остер Кинн, засучив рукава, полез на сосну. Сосна была старая и смолистая. И где-то наверху в ней было выдолблено дупло. Самое что ни на есть беличье. Пока Остер Кинн отдирал прилипшую к стволу штанину, он думал о том, как возникают дупла. Привычная работа для дятлов. Но поскольку дятлы исчезли из страны лет двести назад, то можно полагать, что эта сосна на своем веку повидала многое. Очень многое. И белки там, наверху, наверняка откормленные.
Пока Остер Кинн без особого энтузиазма справлялся со своей задачей, Эдна Тау решила поискать молодых сосновых корешков. Она бродила меж сосен, нагибаясь и высматривая что-то у земли. Но вскоре желание разжиться питательными корнями отпало.
«Не подберешься к ним, больно глубоко в камне засели», — выразила свою досаду индианка, когда Остер Кинн спустился ни с чем.
— Как это нет белок?! — возмутилась Эдна Тау. — Сколько себя помню, всегда тут водились. Хм… — Она в недоумении почесала голову. — Лес не хочет нас принимать. И меня это тревожит. Здесь кроется какая-то загадка…
Как оказалось, причиной столь внезапного опустения послужил топор и матрос, им орудовавший. Одно срубленное дерево лес еще смог бы простить.
Но ругательства — уж извините! От ругательств Калли у леса началась самая настоящая аллергия. А Калли злился на топор, который был тупее всех топоров на свете, и на деревья, срубить которые можно было, лишь спев им лесную колыбельную. Бранные слова с языка так и слетали — только подсчитывать успевай. Старая сосна, которую матрос без особого успеха атаковал, насчитала с три дюжины.
Стерпеть оскорбления не каждый человек сможет, а уж дерево и подавно. Лес возмущенно и угрожающе зашумел. Зашевелились под землею корни, забурлили в стволах соки. А белки попрятались.
Калли так разошелся, что вынудил старушку-сосну его отшлепать. Насилу ноги унес. Правда потом вернулся — с величайшими предосторожностями — за топором да нарубленными ветками.
Понурые, возвратились с неудачной охоты Остер Кинн и Эдна Тау. В лагере их поджидал сюрприз. В самом центре поляны горел костер, а на огне, на специальных подпорках, грелась кастрюля с водой. Команда, затаив дыхание, сидела вокруг.
— Что это такое? — процедила сквозь зубы индианка.
— Это? Да это ж костер! Скоро чаю из иголок попьем, — бесконфликтно объяснил капитан.
— Нет, откуда поленья? — щурясь, спросила Эдна Тау.
— Я послал ребят в лес. А что тут такого?
— Та-а-ак, теперь мне всё ясно. Теперь я понимаю, почему исчезли белки, — скрестив руки на груди, сказала Эдна Тау. — Вторглись в запретные владения, и не просто вторглись, а еще и самоуправством занимаются, — осуждающе изрекла она.
— Но позвольте, чьи ж это владения? Тут ведь никого, кроме нас, нет! — насупился Кэйтайрон. Индианка в ответ насупилась еще сильнее.
— Ошибаетесь. Деревья живые и земля живая. Они всё чувствуют, каждый ваш шаг, каждое ваше движение. И что мы говорим, тоже слышат.
— А сосна меня хлестнула, — пожаловался Калли, чем поверг в трепет своих товарищей.
— Вот, видите, это не мифы!
— В общем, сегодня мы остаёмся без ужина, — безжалостно сообщил Остер Кинн.
Хитрость состояла в том, что прежде следовало наловить белок, а уж потом рубить деревья и ругаться, если на то пошло.
Ночью Таймири слышала, как перешептываются матросы. Похоже, назревал бунт.
«Зачем Кэйтайрон завел нас в эту глушь?»
«Мы не за тем к нему на яхту нанимались!»
«С какого перепугу он поплыл по водопаду? Путь назад теперь отрезан».
«А с дорогой вперед глухо дело», — ворчал кто-то. Только Папирус посапывал себе, и не было ему дела до всяких смут.
А утром матросы, как ни в чем не бывало, сходили к ручью умыться и завели привычные разговоры. В их голосах не слышалось и нотки недовольства. И Таймири подумала, что всё это ей приснилось.
Лес явно подобрел, потому что добытчики воротились не с пустыми руками.
— О да! У нас будет пир на весь мир! — захлопала в ладоши Минорис.
— Тут скатерть-самобранка постаралась, не иначе! — вставил один из матросов.
— Скорее, скатерть-самозванка, — последовала поправка. Кто-то подавился смешком.
Не обращая внимания на подшучивания, Эдна Тау приступила к готовке завтрака. Надо сказать, она очень устала, пока гонялась за белками по лесу. Но охи-ахи не для нее. Она скорее испустит дух, чем кому-нибудь пожалуется на плохое самочувствие. Таковы уж индейцы племени Знойной Зари. Гордые.