Таймири
Шрифт:
— Как бы нам ее приструнить, а? Что посоветуете? — холодно осведомилась Ипва.
— Кто я такой, чтобы давать советы верховному преподавателю! — с деланной скромностью воскликнул физик. — Вот если б я был советником, а заодно и управляющим…
Ипва воззрилась на него с высокомерным интересом.
— Дайте-ка, догадаюсь. Вы бы не подвели, не так ли?
— Я бы не подвел! Не подвел! — с готовностью подхватил Кронвар.
— Что ж, в таком случае, назначаю вас управляющим. Когда Таймири вернется, преподайте ей урок. Накажите хорошенько, поручите какую-нибудь грязную и муторную работу. Надеюсь, вы меня поняли.
— Отлично понял!
Новый управляющий не придумал ничего лучше, чем заставить Таймири разбить сад на том самом клочке земли, который она забросила вначале. Таймири, конечно, упиралась. Придумывала разные отговорки. Но Кронвара не проймешь, и если уж ему поручили ответственную должность, он из кожи вон вылезет, но указ в точности исполнит.
«Что может быть грязнее и муторней, чем целыми днями копаться в земле? — думал физик. — Вот именно, ни-че-го! Эх, находчив я! Ипва останется довольна».
Провинившуюся музу поручили некоей Сатикоре, которая следила за порядком в «испытательной теплице». Она снабдила Таймири лейкой, лопаткой и пакетиком семян; показала, где брать воду, как готовить удобрения. Всё это производилось под такие тяжкие вздохи ученицы, что Сатикора не выдержала и обратила на нее свой грозный взгляд:
— Нет смысла вздыхать, а уж тем более распускать нюни! Сама напросилась! — произнесла она тем непререкаемым тоном, каким учителя младших классов отчитывают нашаливших детей. — Ты вроде бы взрослая, а простых правил не понимаешь…
— Да я в тот момент вообще не думала! — в порыве чувств воскликнула Таймири. — Разве с вами такого не случалось?
— Со мной? Никогда! — отчеканила Сатикора. — Я сердцу не доверяю и полагаюсь исключительно на холодный разум. Спонтанность до добра не доводит.
— Ах, не доводит?! — проговорила Таймири, оставшись наедине со своим необработанным участком. — А вот и неправда! Потому что примирение с родителями дело всегда доброе.
***
— Капитан, а, капитан? — поелозил Папирус. — О чем это вы с Таймири разговаривали?
— Не твоего ума дело! — пряча улыбку, буркнул тот.
— Ну, расскажи-ите! — стал канючить матрос. — Скучно же до невозможности! Библиотеку закрыли на ремонт, информации ноль, так может, от вас хоть каких новостей услышу?
— Ты меня скоро в табак сотрешь! — раздраженно воскликнул Кэйтайрон. — Поди, поищи себе занятие! Хоть ковер возьми, выбей!
— Да-а, табак бы нам сейчас не помешал… — пробормотал Папирус и на цыпочках вышел за дверь, потому что капитан впал в глубокую задумчивость. Правда, Кэйтайрон лишь сделал вид, что задумался. Едва Папирус скрылся, он вскочил с кресла и, пританцовывая, закружился по комнате. Радости у него было хоть отбавляй. А всё оттого, что его наконец-то посетила муза. Да не просто муза — родная дочь.
— Она простила меня, простила! — повторял он вслух. — На старости лет я снова счастливый отец!
Натанцевавшись до упаду, он рухнул в кресло и стал припоминать все подробности того нежданного визита.
«Явилась, как снег на голову, в каких-то обносках. Я уж подумал, стряслось что. А она мне с порога: «Глупая я была, отец! Того, что имела, не ценила! Ты уж не держи зла на меня, неразумную!»
Видно, в мастерской-то ей мозги вправили. Или, как там говорится, затронули тонкие струны души… Капитан был не мастак по части лирических отступлений. Так или иначе, Таймири одумалась.
… «Прибежала взволнованная, сама не своя, — вспоминал Папирус, прохаживаясь по дорожке рядом с флигелем. — Мне, говорит, с капитаном повидаться нужно. Тут Папируса, конечно, попросили… Нет, я-то не против! Просто подумал, что дело в свитке и в загадке с лестницей. Видимо, ошибся».
***
К вечеру народа в «испытательной теплице» стало прибывать, и Лирое, которая сбежала с занятий специально затем, чтобы больше времени провести со своими растениями, приходилось всё чаще подниматься с колен, чтобы уступить ученицам межу. Музы сновали между участками и никак не могли угомониться. Одной понадобился шланг, другой — удобрения. Все были чем-то заняты. Кто пропалывал грядку, кто с ведерком шел за водой, кто щелкал секатором, обрезая кустики самшита. Лишь одна муза не подавала признаков жизни. Хотя совсем недавно, Лироя могла бы подтвердить, вскапывала свой огород так рьяно, словно хотела вымолоть землю в муку. Таймири — а это была именно она — снова всех ненавидела. Причем на первом месте в ее черном списке значился Кронвар. Она не могла взять в толк, как другие ученицы могут возиться в грязи и получать от этого удовольствие. Вначале она скрежетала зубами и, не щадя сил, пыталась показать свое отвращение к «копанию на грядке». Однако вскоре усталость взяла верх: Таймири поникла и мало-помалу задремала. Она не сразу отреагировала, когда ее окликнули.
— Эй, тетеря ты сонная, здесь не самое подходящее место для спанья!
— На-нарилла? — вздрогнула та. — Ты ведь та девушка из библиотеки?
— Она самая, — прищурилась Нарилла. — Вот уж кого-кого, а тебя я ожидала здесь увидеть меньше всего. По-моему, уже вся мастерская знает, что ты рьяная противница садоводства.
— Думаешь, я по своей воле горбачусь? Меня наказали за частые отлучки, — проворчала Таймири, сдувая с лица мешающую прядь. — Глянь, во что превратились мои руки! — пожаловалась она. — А мне, представь, до ночи тут пахать.
— Да-а, — протянула Нарилла. — Не понимаю я тебя. Выращивать цветы — мечта любой музы.
— А кто сказал, что я муза! — вспылила Таймири. — Меня сюда притащили насильно. Я даже убежать пыталась.
— Вот как? — хмыкнула та. — Сбежать из мастерской не так-то просто. За воротами полно препятствий, одно из которых ты, кажется, устранила.
Таймири вспомнила об Эльтере и сверкнула на Нариллу глазами из-под черных ресниц.
Тем временем по одному из мрачных и таинственных коридоров быстро шагала Ипва. Полы ее рваного, запачканного кровью халата воинственно развевались позади. Она надеялась застать Ризомерилла в столовой, а Ризомерилл как раз уплетал за чаем третий бисквит с корицей и уж никак не думал, не гадал, что к нему на чай придет сама ардикта. Да не просто придет, а внезапно возникнет за спиной, спугнув и аппетит, и расположение духа.
— Вам постучать? — участливо спросила Ипва, когда Ризомерилл зашелся диким кашлем, подавившись крошкой бисквита. Вместо ответа она услышала лишь сипение и, недолго думая, ударила философа кулаком по спине.
— Спа… спасибо! Так-то лучше! — с усилием произнес он. — Ох, и любите же вы устраивать сюрпризы!
— Для вас этот сюрприз был явно не из приятных, не так ли? — ответила Ипва с металлической интонацией в голосе. По этой интонации философ понял, что на поблажки нечего и рассчитывать. — У меня к вам дело.