Тайна болезни и смерти Пушкина
Шрифт:
Правда, Наталья Николаевна тоже не засиживается дома «поджав ноги», она блистает на предновогодних балах, вызывая восхищения окружающих своей красотой. «Гончаровой-Пушкиной не может женщина быть прелестней, – пишет генерал Алексей Петрович Ермолов Н.П. Воейкову 21 декабря 1831 года, – Здесь многие находят ее несравненно лучше красавицы Завадовской».
Сестра Пушкина О.С. Павлищева в это же время сообщает своему мужу, что: «Александр ускакал в Москву еще перед Николиным днем… Какие именно у него дела денежные, по которым улепетнул отсюда, – узнать от него не могла, а жену не спрашиваю. Очень часто вижусь с его женой; то я захожу к ней, то она ко мне заходит, но наши свидания всегда случаются среди белого дня. Застать ее по вечерам и думать нечего: ее забрасывают приглашениями то на бал, то на раут. Там все от нее в восторге, и прозвали ее Психеею, с легкой руки госпожи Фикельмон, которая не терпит, однако, моего брата – один бог знает, почему» [65] .
65
Психея (Псиша) – синоним Эрот – в греческой мифологии бог (богиня) любви. В позднейшую эпоху различные оттенки чувственной любви олицетворялись в виде многих эротов. Латинские божества: Амор (французская форма – Амур) и Купидон представляют перевод греческого Эрот. У Апулея: Психея – героиня романа «Золотой осел».
Не
24 декабря этими деньгами он гасит часть своего карточного долга Л.И. Жемчужникову. На векселе в 12 500 рублей, выданном 3 июля 1830 года с рассрочкой на два года, Жемчужников расписался в получении от Пушкина 24 декабря 1831 года 7500 рублей. То есть еще остался долг в 5000 рублей со сроком возврата 3 июля 1832 года, но так и не оплаченный при жизни поэта [66] .
66
Жемчужников Лука Ильич (1783–1856) – отставной полковник, помещик, профессиональный карточный игрок, член петербургского Английского клуба, в котором состоял и Пушкин. Сохранилось заемное письмо Пушкина, выданное Жемчужниковым, о чем говорилось выше. Оставшийся долг был погашен Опекой.
Загадочная фраза в последнем письме Пушкина жене: «Голкондских алмазов дожидаться не намерен, и в Новый год вывезу тебя в бусах» – означала, что у него есть еще одно заемное письмо, о котором напомнит ему А.Ф. Рахманов в письме от 10 апреля 1832 года, за месяц до рождения дочери [67] .
Во время декабрьского посещения Москвы Пушкину не удалось уладить с А.Ф. Рахмановым вопрос о выкупе из ломбарда фамильных драгоценностей Гончаровых. По возвращении из Москвы, уже в первой декаде января 1832 года, Пушкин занял у Николая Николаевича Оболенского (1792–1857) 10 000 рублей с обязательством расплатиться через 2 месяца и выкупил «голкондские алмазы», чтобы его Мадонна не блистала больше в Свете «в бусах».
67
Рахманов Алексей Федорович (1799–1862) – офицер лейб-гвардии Гусарского полка, с 1820 года корнет, в январе 1826 года уволен в отставку штаб-ротмистром. Знакомство с Пушкиным состоялось в лицейские годы, поскольку братья Рахмановы (Рахманов Николай Федорович (1798–1831) были родственниками барона Дельвига. В последующем с А.Ф. Рахмановым, в бытность его камер-юнкером и чиновником Московского военного генерал-губернатора – Пушкин общался в Москве в начале 1830-х годов. Сохранились 2 письма А.Ф. Рахманова к Пушкину и переписка Пушкина с П.В. Нащокиным по поводу денежных расчетов с А.Ф. Рахмановым и данных ему деловых поручений по выкупу заложенных в ломбарде бриллиантов Н.Н. Пушкиной.
Н.Н. Оболенский – троюродный дядя Пушкина, помещик Хвалынского уезда Саратовской губернии, с 1827 года отставной поручик, неоднократный кредитор Пушкина по уплате последним карточных долгов. 21 мая 1830 года П.А. Плетнев сообщил Пушкину об уплате его долга Оболенскому – 1000 рублей. Сохранилась запись Пушкина на обороте письма к Д.М. Княжевичу от 22 марта 1834 года о его долге Оболенскому в сумме 1500 рублей. Сохранились заемные письма, выданные Пушкиным Оболенскому от 9 января 1832 года на 10 000 рублей, из которых кредитор получил 8 000 10 февраля 1831 года, и от 1 июня 1836 года на 5 и 3 тысячи рублей. Долг Пушкина Оболенскому в сумме 10 тыс. рублей после его смерти был уплачен Опекой.
Пушкин был опутан долгами всю свою оставшуюся после женитьбы жизнь, чтобы расплатиться со старыми, он делал новые долги, отчего общий долг только возрастал, да еще и прирастал все новыми карточными долгами.
Муж Александры Осиповны Смирновой (Россет) Николай Михайлович Смирнов (1808–1870) оставил воспоминания о Пушкине, в которых писал: «С первого года женитьбы Пушкин узнал нужду, и хотя никто из самых близких не слыхал от него ни единой жалобы, беспокойство о существовании омрачало часто его лицо… Домашние нужды имели большое влияние на нрав его; с большой грустью вспоминаю, как он, придя к нам, ходил печально по комнате, надув губы и опустив руки в карманы широких панталон, и уныло повторял: «Грустно! тоска!» Шутка, острое слово оживляли его электрическою искрою: он громко захохочет и обнаружит ряд белых, прекрасных зубов, которые с толстыми губами были в нем остатками полуарабского происхождения. И вдруг снова, став к камину, шевеля что-нибудь в своих широких карманах, запоет протяжно: «Грустно! тоска!» Я уверен, что беспокойствия о будущей судьбе семейства, долги и вечные заботы о существовании были главною причиною той раздражительности, которую он показал в происшествиях, бывших причиною его смерти» [68] .
68
Н.М. Смирнов. Из «памятных записок // «А.С. Пушкин в воспоминаниях современников». Т.2. С. 275–276.
Писательница XXI века Наталья Павловна Павлищева считает и всячески доказывает, что именно долги, спрутом опутавшие поэта, и стали причиной его самоубийства, поскольку в дуэли с Дантесом он искал смерти. Не только Н.П. Павлищева, а ранее Н.М. Смирнов, видели причину смерти Пушкина в его долгах, но и многие его современники не могли объяснить причины этой дуэли, кроме как самоубийством. Поскольку Н.П. Павлищева довольно аргументированно, хотя и очень эмоционально, строит свою версию, приведем ее с небольшими купюрами:
«Когда изучаешь последние месяцы жизни Пушкина, нет, не поэта, не ревнивого мужа, а издателя, главы большой семьи, становится страшно.
У него ничего не получалось, ничего. Были заложены имения, «не пошел» «Современник», если первый номер еще удалось продать, то второй почти весь остался нераскупленным, третий, много более удачный, положения не спас… Положенный по должности доход – 5 000 рублей в год – полностью вычитали в счет взятой им некогда из казны суммы в долг, и конца этому не предвиделось. Именно потому, а не из-за капризов императора, не мог оставить службу Пушкин – он был должен. Должен всем и за все: казне, многочисленным кредиторам, хозяйке квартиры, друзьям, даже собственному камердинеру. Были заложены не только Болдино или Михайловское, заложены и семейные ценности, даже шали Натальи Николаевны и ценности Екатерины Николаевны, было заложено отданное для этого столовое серебро его приятеля Соболевского… И надежды выкупить заклады никакой, совсем никакой.
А векселя могли быть предъявлены в любой момент. Почему не предъявляли, почему не требовали не только хозяева жилья или лавок, где отоваривались Пушкины, друзья, слуги, но и далекие от него люди вроде тех, кто уже седьмой год держал вексель, выданный на два года за московский карточный долг? Наверное, понимали, что взять нечего, разве его изгрызенные перья или обрывки черновиков.
А еще жалели. И вот эта жалость, пусть и из лучших побуждений, иногда куда тяжелее требований или оскорблений. Он, глава семейства, некогда обещавший будущей теще сделать Наташу не просто счастливой, но и содержать так, чтобы у нее не возникло сожаления по поводу замужества, не смог не только обеспечить жену, но и поставил семью на грань полного краха. Он был банкрот.
Почему-то исследователи, столь подробно изучающие каждое слово, каждый вздох Пушкина в этот последний роковой год, забывают, что, помимо литературных проблем (не слишком восторженно, а то и плохо приняли прозаические произведения, ругали журнал, твердили, что исписался…), были проблемы денежные. И вот они-то оказались куда страшнее литературной критики или ухаживаний Дантеса за Натальей Николаевной! А его оскорбительные выходки и даже диплом рогоносца оказались только последней каплей, той, которая перевернула чашу жизни Поэта. Не было бы Дантеса, нашлось бы что-то другое.
Предвижу крики пушкинистов и предание анафеме, но все же скажу: вторая половина 1836 года для Пушкина прошла не под знаком приставаний противного Дантеса к Наталье Николаевне, а под вопросом: «Где взять денег?!» Даже страшнее: «Где?! Немедленно! Достать! ДЕНЕГ!!!»
Потому что поэт был должен столько, что уже никакой «Современник» окупить не мог. Он был полным банкротом с невозможностью как-то выпутаться из этого кошмарного положения. Осознать состояние Пушкина может лишь тот, кто испытал нечто подобное, когда завтра поутру нужно платить, а сегодня вечером ты не знаешь, как это сделать. А если еще жена-красавица и четверо маленьких детей? Если признать, что все потеряно, нет никаких сил, а встать перед всем миром или перед тем же императором на колени не позволяет гордость?
Подо что просить? Даже если бы засел за письменный стол и писал день и ночь, если бы печатали все написанное и, что важнее, раскупали, даже если бы стал паинькой и рифмоплетом в угоду императору и двору, при большой семье и скромном образе жизни понадобились бы многие годы, чтобы выпутаться из долговых обязательств. Но это был бы уже не Пушкин, не тот Пушкин, которого все знали и знаем мы, не тот Пушкин, что остался в веках.
Немыслимые долги, полное отсутствие надежды из них выпутаться, фактическое банкротство, угроза вскоре оказаться вместе с семьей попросту на улице и без средств к существованию (конечно, их приняли бы в Полотняном Заводе, но ведь и там требовались деньги на жизнь), неуспех издательской деятельности… Наложите все это на взрывной характер Пушкина, и станет понятно, что не до Дантеса ему было, тот со своими ужимками просто подвернулся под руку.
Оскорбленная честь из-за увиваний за супругой? Но сам Пушкин писал Геккерну, что ухаживания его сына не выходили за пределы приличий… Правда, в конце концов вышли, и это стало поводом.
Он искал смерти… сам и искал. Выхода другого просто не видел. Три попытки вызвать кого-нибудь на дуэль – никто не согласился, все принесли извинения, объяснились. Ни у кого из русских не поднялась бы рука стрелять в Пушкина.
А у француза? Пушкин просто не оставил Дантесу возможности отказаться.
Но разве Пушкин не понимал, что последует за этой дуэлью? В лучшем случае это была бы ссылка, ведь дуэли запрещены. А как же семья, как же дети?
Когда он вызвал на дуэль Дантеса в первый раз, Жуковский попенял: а как же дети в случае гибели? Был ответ, мол, царь их не оставит. Откуда такая уверенность, не было ли подобного разговора у поэта с императором? Если да, то он просто лез под пули, жертвуя собой, чтобы у его семьи было хоть какое-то будущее. Страшно…
Не отсюда ли его слова к жене, что она ни в чем не виновата? Может, не только амурные глупости Дантеса были причиной гибели поэта, а страшнейшая яма, в которую он попал в последний год, – провалы во всех областях? Потом оценили, потом снова назвали первым, гениальным, самым-самым… а тогда, всеми если не отвергнутый, то непонятый, без средств к существованию и возможности найти выход из создавшегося положения, он все же его нашел – самый страшный – избавление ценой собственной жизни.
Поэт погиб, а Наталья Николаевна осталась жить. И нести несправедливое проклятье. Но она никогда ни одним словом не укорила мужа, оставившего ее с четырьмя детьми без средств к существованию на милость императора и родственников. Она вынесла все, в том числе достойно пронесла и обвинения, и память супруга через всю оставшуюся жизнь» [69] .
69
Н.П. Павлищева. Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без. М., «Яуза-ЭКСМО», 2011. С. 313–316.
Павлищева, безусловно, права, что из-за своих долговых обязательств в последние годы своей жизни Пушкин постоянно находился в стрессовом состоянии. Положение и впрямь было отчаянным. В попытке отыграться в карты за долговую яму, в которую он медленно и верно погружался по причине расходов, совершенно несопоставимых с доходами от литературной деятельности, Пушкин постоянно проигрывал и углублял эту яму.
Обратим внимание на ключевую фразу в рассуждениях Н.П. Павлищевой относительно того, что Пушкин надеялся на помощь царя в случае его смерти: «Откуда такая уверенность, не было ли подобного разговора у поэта с императором». Действительно, откуда? Похоже, что догадка Павлищевой близка к истине.
Но мог ли он выбраться из долговой ямы и было ли положение столь безнадежным, чтобы он позволил себе отчаяться до такой степени, чтобы решиться на самоубийство?
Владимир Козаровецкий – известный журналист, стойкий популяризатор новаций, внесенных в пушкинистику А. Лацисом, решительно утверждает, что Пушкин решился на самоубийство совсем по другой причине: «Мистификация с «Коньком-Горбунком» показывает, что Пушкин был гораздо изобретательнее, чем мы можем себе это представить. По моим расчетам только за «Горбунка» Пушкин получил более 20 000 рублей – а ведь мы даже не знаем, сколько и каких было произведений, под которыми Пушкин тоже не поставил свою подпись. Как справедливо заметил А. Лацис, болдинская осень, скорее всего была не исключением, а правилом, и он был весьма плодовит. Кроме того, медленно, но верно налаживалось издание «Современника», что со временем дало бы постоянный доход. Если бы он смог уехать с семьей в деревню и писать, резко уменьшив светские расходы жены и свои и лишь наезжая для организации журнальных и газетных дел, денежную ситуацию можно было бы поправить. Нет, положение было не безнадежно, и если бы не упорное сопротивление и жены, и царя, которых такой отъезд Пушкиных из столицы не устраивал совершенно, дело можно было поправить и без дуэли».
В. Козаровецкий, кажется, не заметил, что он противоречит сам себе. Действительно, творческий потенциал великого поэта был еще велик, но для его реализации необходимо было всей семьей уехать в деревню и творить, творить, творить. Кстати, там не возникали бы постоянные искушения проигрывать за карточным столом те крохи от дохода, полученного за счет литературной деятельности, как это нередко происходило в столице. Но! В том-то и дело, что, как пишет В. Козаровецкий: «…положение было не безнадежно, и если бы не упорное сопротивление и жены, и црая…. и т. д.» (см. выше) сделать это было невозможно. Круг замыкается.