Тайна черного камня
Шрифт:
А однажды добавил:
— А пока под спальней нашей давай тайник соорудим.
Он подцепил топором доску у самой кровати, протиснулся в подпол, в дальнем углу вырыл яму, тщательно разровнял землю по всему подполу, устелил дно ямы старыми сетями и позвал мальчиков:
— Давай сюда, гнездо испробуйте, — и, убедившись, что здесь можно сносно устроиться, пояснил: — Вот сюда, если что, забирайтесь и сидите тихо.
Гвозди Гунар обрубил, а к доске с внутренней стороны, чтобы не видно было, когда спрячутся в подпол дети, прибил петельку из сыромятной кожи. Потяни за нее — и поднимется
Тайник этот понадобился очень скоро. Перед вечером в калитку громко и настойчиво постучали. Гунар выглянул в окно — перед домом стоял немецкий патруль. Трое солдат и полицай. Приказал ребятам: «Быстро — в подвал!» — и пошел, кряхтя и вздыхая, словно немощный старик, открывать калитку. Виктор и Женя торопливо откинули старенький половик, подняли половицу и юркнули в сырую холодную темень, а Пауле не могла встать с табуретки, чтобы поплотней закрыть за мальчиками половицу и расправить половик. Встрепенулась, услышав, уже в сенцах, громкий вопрос полицая:
— Пиво, рыбак, есть?!
Она быстро притоптала доску, расправила половик и вышла в комнату. Остановилась посредине, глупо улыбаясь. Не шевельнулась, когда гитлеровцы шумно ввалились в дом.
Один из немцев что-то спросил полицая, подозрительно оглядывая ее, до смерти перепуганную, и полицай крикнул сердито:
— Ты большевичка?! Партизанка?! Кого прячешь? Почему боишься немецких солдат?! Они хотят знать!
— Сбегай, Паула, к соседям за пивом, — спокойно перебил полицая Гунар, затем ответил за нее: — Первый раз таких дорогих гостей встречать ей приходится, вот и растерялась.
— То-то, — самодовольно проговорил полицай. — Бойся и уважай — вот какие чувства должны испытывать латыши при виде солдат великой Германии!
— Поторопись, Паула! У господ гостей не очень много времени. Они на службе…
— Ну ты, рыбак, не распоряжайся нашим временем, — недовольно оборвал Гунара полицай. — А пиво побыстрей давай — это верно.
Паула сейчас как бы вновь переживала тот страх, жуткий, не поддающийся сознанию. Страх за то, что вдруг кто-то из мальчиков кашлянет либо чихнет. Она не могла сдержать дрожи в руках, суетилась, подавала на стол и копченую и жареную рыбу, соленую капусту, огурцы, помидоры — все это накладывала на тарелки и миски до краев, чтобы ублажить ненавистных гостей, в душе проклиная их.
«Наливай гостям пива, не жалей», — мысленно просила она Гунара, но тот и без того старался. Словно безмерно был он рад гостям.
А гости, покрякивая от удовольствия, пили стакан за стаканом хмельное пиво, наливались багрянцем их щеки, пьяно стекленели глаза. Уходить они не спешили. В доме тепло, на улице осенняя сырость и темень.
Просидели до полуночи. Ушли, не сказав даже спасибо.
Гунар вышел за ними, чтобы запереть калитку. И в сенцах дверь заложил на засов. Сел устало к залитому пивом столу, плюнул и проговорил зло:
— Завоеватели! Боровы!
Лишь через четверть часа, убедившись, что «завоеватели» ушли, Гунар поднял половицу и позвал мальчиков:
— Выходите, ребята.
Витя и Женя долго не могли согреться, дрожали, а Женя беспрестанно кашлял. Сердце Паулы сжималось от одной мысли, что вдруг не сдержался бы он и закашлял раньше. Что бы тогда могло спасти их всех?
Так и тянулись дна за днями, полные тревог. Мальчики все лучше и лучше говорили по-латышски, и на одном из вечерних советов было решено: как окончится осенняя путина, Гунар отвезет ребят к сестре Паулы. Но так, чтобы никто в поселке об этом не знал.
Зима подобралась незаметно. Налетела ночью штормовым ветром, жгучим, снежным, завыла в трубе, затрепетала ставнями, выдувая тепло из домов. Потянулись рыбаки к своим лодкам, чтобы вызволить из вздыбившегося моря сети. Знали: надолго заштормило, и море через день-другой так разгневается, что еще опасней будет идти за сетями. Станешь тогда смотреть с тоской на море и молить, чтобы сжалилось, не растрепало сети, без которых рыбаку — нужда и голод.
Пошел и Гунар к лодке. Взял с собой и Виктора.
— Пойдем, сынок. Не справлюсь я один с сетью. А оставлять ее нельзя — пропадет. Волна не сорвет, так льдом затянет.
То утро и последовавшие за ним дни Пауле никогда не забыть. Она сама поплотней запахнула на Викторе свою штормовку, опоясала его обрывком сети потуже, чтобы не поддувало, и, поцеловав в лоб, проводила напутствием:
— Удачи тебе на первый выход. Рыбаком тебе стать.
Заперла за ними дверь и пошла на кухню растапливать плиту. Ветер начал немного утихать, и уже не завывал в трубе голодным волком, а лишь тоскливо поскрипывал ставнями, будто просился в тепло. Паула неспешно выгребла из плиты золу, разожгла плиту, затем начала чистить картошку, прислушиваясь к ветру и думая о мужчинах, ушедших в море. И вдруг в комнате, а затем в спальне со звоном посыпались стекла из окон, выходивших на улицу. Ветер засвистел, завихрился по комнатам, наполняя дом леденящим холодом. Паула кинулась к Женику, схватила его, дрожащего от страха, и унесла на кухню, где хотя тоже стало холодно, но не гулял ветер. Потом принесла ему одежду и, поцеловав, сказала:
— Одевайся поскорей. Не бойся. Все будет хорошо. Дай-ка я тебе пуговицы застегну.
— Дядя Гунар где? Вити тоже нет, да?
— В море ушли они.
Ветер, проникая через дверь на кухню, выдувал тепло, которое шло от плиты. Паула принесла одеяло, и они, укутавшись в него, стали ждать, когда совсем рассветет. Выходить Паула боялась, вдруг, думала, именно этого ждут погромщики. Так и сидели они, дрожа от холода и страха, до тех пор, пока не вернулись Гунар с Виктором.
— Пакостники трусливые, — возмутился Гунар. — Ну-ка, жена, сходи к Озолисам. Скажи, чтобы Юлия позвали. Дома он. Вместе с моря вернулись.
Когда Паула возвратилась от соседей, Гунар заколачивал с улицы окна, плотно подгоняя доску к доске и на стыки накладывая рейки.
— Насовсем, что ли, забиваешь? — спросила она. — В темноте жить будем?
— Не помрем, — ответил Гунар и со злобой вбил в доску гвоздь.
— Обсушился бы, Гунар, мокрый весь. Простудишься.
— Негде обсушиваться. В доме — хоть собак гоняй, — ворчал Гунар, продолжая работать.
И действительно, плита не могла обогреть даже кухню. Вот Гунар и спешил заколотить окна. На Виктора, который хотел помочь, прикрикнул: