Шрифт:
Пролог
Калинин, 1988 год. 9 сентября, пятница
Прессовщик Мишка Петров задержался после рабочей смены. Задержался сильно – на несколько часов, потому что мужики из цеха пригласили его «раздавить» первача. Гнала его теща Вовки Грушина, а значит, в качестве можно было не сомневаться. Все лучше, чем пшикать «Дихлофосом» в «Жигулевское», просыпаясь наутро с жуткой головной болью. Вот Мишка и не смог устоять, хотя дома его ждала законная супруга с самолично отваренными пельменями. Так у них в семье было заведено по пятницам.
В
Внезапно повеяло пронзительным холодом, Мишку пробрало буквально до костей, и он наконец-то осознал, что покинул завод в спецовке. Матюгнулся в свой собственный адрес, махнул рукой и принялся мужественно ждать трамвай. Главное, думал он, чтобы не попался вагон, который идет в парк. Это было бы со стороны судьбы слишком подло.
Раздался знакомый перестук тяжелых колес по разбитым рельсовым стыкам. Мишка с надеждой посмотрел в темноту, едва различив силуэт старой «Татры». Табличку с номером маршрута не было видно, но отсутствовала и пресловутая картонка со словами «Следует в парк». Работяга вздохнул с облегчением. Если что, доберется с пересадкой, не впервой.
Трамвай подкатил к остановке, встал и распахнул двери. Оттуда никто не вышел, но Мишку это не смутило. Кому здесь могло что-то понадобиться в такой час? Он уверенно шагнул в сторону темного салона, занес ногу над ступенькой и остановился в нерешительности. Почему внутри так темно? Где свет? Ничего же не видно, хоть глаз выколи.
Внезапно Мишку словно какой-то силой потянуло в салон, он почувствовал, что просто обязан уехать именно на этом трамвае. Замерзший работяга вдруг осознал, что хочет домой, к жене и ее пельменям, ему было страшно на этой пустой остановке темным сентябрьским вечером.
«Татра» стояла на месте, терпеливо ожидая одинокого пассажира. Мрачная багровая краска терялась в отсутствии освещения, и Мишка удивился, поняв, что впервые видит такой трамвай. Странный багровый трамвай с темным пустым салоном. И чернота внутри словно бы шевелилась и манила его.
Мишка встал на ступеньку, схватился за поручень, сделал еще шаг. Тьма салона словно окутывала его, тянула внутрь. Он поднялся, ступил на ровный прорезиненный пол, не видя перед собой ничего и ощущая давящее чувство тревоги. Двери позади него закрылись с тихим шипением. Трамвай тихо и плавно тронулся, колеса вновь застучали по изношенным стыкам, и эхо от них разносилось далеко по пустой промзоне.
Больше Мишку Петрова пятьдесят восьмого года рождения, прессовщика комбината «Искож», беспартийного, отслужившего в рядах Советской армии положенный срок, никто никогда не видел.
Калинин, 1988 год. 13 сентября, вторник
Старший лейтенант милиции Валерий Камышев запер дверь в квартиру, придержал тамбурную на тугой пружине, чтобы не хлопнула, и направился к лестнице. Вспомнил, что не взял зонтик, однако решил не возвращаться – перед выходом он, как обычно, позвонив по телефону, проверил не только точное время, но и погоду. Скучающий женский голос сообщил, что дождь ожидается лишь к середине дня, а в это время он уже будет в своем кабинете вовсю разгребать папки с делами.
Потоптавшись на месте, молодой следователь вспомнил, что ему сказала бы сейчас прабабка Маша, и усмехнулся. «Возвращаться – плохая примета», говорила она. В приметы он как заядлый материалист не верил, однако еще в детстве взял себе на вооружение правило: уходя, бери с собой все, что нужно, сразу. А если уж забыл…
– Здрасьте, дядя Валера, – раздался тихий испуганный голосок.
Первоклассница Лена Фатеева, дочка соседей по этажу, жалась к стене и вот-вот была готова заплакать, отражая на своем детском лице мировую скорбь.
– Доброе утро, – кивнул Камышев девочке. – А ты почему в школу не идешь? Опоздаешь ведь.
– Я бабу Клаву боюсь, – шепотом ответила Лена, опуская глаза.
Валерий проследил за взглядом школьницы и увидел сидящую на ступеньке черную кошку с лоснящейся шерстью. Обычное усатое и хвостатое животное, которое детская фантазия и суеверия отдельных взрослых связывали с Клавдией Макаровной, сварливой старухой из соседней многоэтажки. Раньше она жила в одном из деревянных домов, которые снесли перед строительством современного квартала, и очень горевала по утерянному укладу. В доме Валерия жила ее подруга Алевтина Ильинична, и старушки частенько ходили друг к другу в гости. Причем Макаровна, как шептались, иногда в образе черной кошки.
– Это не баба Клава, – как можно более мягко сказал Камышев. – Это просто кошка, причем явно домашняя. Смотри, какая она чистенькая и ухоженная…
– Я ее боюсь, – губы девочки предательски задрожали, и старший лейтенант понял, что ребенка нужно отвлечь.
– Пойдем-ка мы с тобой вместе, – предложил он, подходя к девочке и беря ее за руку. – Со мной тебе никто не страшен, потому что советского следователя даже нечистая сила боится.
Лена послушно сжала ладошкой пальцы Валерия и уверенно пошла с ним по лестнице вниз. Кошка нехотя отодвинулась, пропуская их, и вскоре Камышев почувствовал, что испуганная девочка наконец-то успокоилась, ослабив хватку.
– Доброе утро, Валерий Сергеевич! – следователь обернулся и увидел улыбающуюся пенсионерку, которая перемещалась настолько тихо, будто во время войны служила в разведке.
– И вам здравствуйте, Клавдия Макаровна, – приветливо кивнул Камышев.
Черная кошка куда-то пропала, и вместо нее на лестнице стояла та самая сварливая старушенция, которая почему-то именно с Валерием вела себя довольно-таки дружелюбно. Возможно, из-за его профессии, но сам Камышев предпочитал думать, что просто относится к пожилой женщине без предвзятости, в отличие от большинства, и она это ценит.