Тайна черной жемчужины
Шрифт:
Мура слушала, затаив дыхание, даже на лице Брунгильды появилась некоторая заинтересованность.
Но рассказ Клима Кирилловича прервал телефонный звонок, послышавшийся в гостиной, где год назад Муромцевы установили аппарат.
Почти тут же в дверях столовой появилась Глаша:
– Брунгильду Николаевну просят к телефону.
Брунгильда встала и после небольшой заминки быстрым шагом отправилась в гостиную, оставив дверь открытой.
– Я надеюсь, это не один из авторов безумных проектов, – проворчал профессор.
– Я почему-то волнуюсь. – Елизавета Викентьевна тревожно взглянула на мужа.
В наступившей
– Брунгильда Муромцева у аппарата.
Далее наступило молчание. Потом старшая дочь профессора Муромцева почти механически произнесла три ужасных слова... Потом последовал резкий звук удара трубки о столик, звук тяжело падающего тела...
Вопрос, заданный девушкой невидимому телефонному собеседнику, хорошо расслышали в столовой:
– Мой отец умирает?
Глава 5
Петербургская полиция сбилась с ног, разыскивая дерзкого грабителя, державшего в страхе не только пассажиров железной дороги, но и весь город.
Чуть ли не ежедневно производились частичные, мелкие облавы: задержали несколько человек лет тридцати, выше среднего роста, смазливых, с родинками у правого уголка рта... После пристрастной проверки в полицейских участках, вынуждены были их отпустить: они оказались вполне добропорядочными обывателями.
Надзиратели городских полицейских участков тщательно инструктировали своих постоянных агентов и многочисленных агентов-осведомителей, и те с удвоенным рвением принялись вынюхивать, выглядывать, выслушивать на вверенных им территориях, где им и без того были известны всякий переулок, всякий дом, чуть ли ни всякая квартира. Особо пристальное внимание уделяли гостиницам и меблированным комнатам, игорным притонам и питейным заведениям. Переодетые агенты сновали по рынкам, заглядывая в каждый трактир, каждую чайную, закусочную... В сыскную полицию шли ежедневные отчеты: среди подозрительных элементов никого похожего на опасного преступника не обнаружено, выйти на его след не удается.
Не помогло и обращение к полицейским архивам: антропометрическим, дактилоскопическим, фотографическим.
Из воровского мира, от проверенных доносчиков, поступали сообщения: человека с такими приметами там не знают. Это свидетельствовало, скорее всего, о том, что разыскиваемый преступник чрезвычайно опасен и воры даже говорить о Рафике боятся.
Еще раз оповестили всех ювелиров и скупщиков золотых вещей, служащих ломбардов: к полученным ими раньше спискам похищенных драгоценностей, в том числе и из Успенского собора, разослали и описание железнодорожного убийцы, предполагаемого церковного грабителя.
В полицейских кругах возникли предположения, что искать наглого злодея следует не на городском дне, а совершенно в других кругах. Из показаний потерпевшей Зонберг следовало, что налетчик хорошо одет и пользуется недешевым табаком и парфюмом. Вино в бутылке оказалось Шато-Лафитом, и не подделкой, а настоящим французским бордо.
Появлялись даже подозрения, что он связан с террористами: среди социалистов-революционеров встречается немало вполне приличных на вид людей, – внешне интеллигентных, не бедствующих. А что, если налетчик таким образом добывает деньги для антигосударственной деятельности? Впрочем, подобные догадки отнесли к необоснованным домыслам: эсеры предпочитали не холодное оружие,
Полиция бросила все силы на поимку опасного убийцы, скрывавшегося, как предполагали, под кличкой Рафик...
Следователь Адмиралтейской части Карл Иванович Вирхов считал, что ему сильно повезло: на его участке нет железнодорожных вокзалов. Это не исключало, впрочем, появления преступника в плотно населенных городских кварталах, и старый сыскарь старался не упустить из виду ни одной мелочи, которая могла бы навести на след неуловимого грабителя. Да и оценщиков драгоценностей в Адмиралтейской части проживало немало, но у него давно сложились с ними доверительные отношения, и он не сомневался в их добросовестности: случись что подозрительное, сообщат непременно.
Сегодня ему даже удалось выкроить время, чтобы заглянуть на заседание Международного конгресса криминалистов. И теперь, вернувшись оттуда к себе в участок, он перебирал накопившиеся за последние дни бумаги. Остроумное и красивое высказывание амстердамского профессора ван Гамме ля о том, что мировая наука уголовного права обязана русским тем, что русские перенесли центр исследования с факта на личность, – вызвало у Карла Ивановича некоторое недовольство. Он боялся, что его начальство, воодушевленное авторитетным мнением заезжего ученого, заставит заниматься своих подчиненных не сбором фактов и улик, а сочинением психологических портретов преступников. Вирхов и так считал, что российские адвокаты в своих защитных речах склонны чрезмерно обелять обвиняемых, списывая самые мерзостные деяния на тяжелые условия жизни своих подзащитных.
Карл Иванович сердито сдвинул плоские белесые брови. В его ушах еще звучал ехидный намек ревельского коллеги, встреченного им в аудитории Университета: «Не пора ли петербургской полиции начать ловить мышей»?.. Дело Рафика действительно неприятно затягивалось, сведения о неуловимом преступнике благодаря бойким газетчикам, неуклонно посещавшим заседания, будоражили международное собрание ученых-теоретиков.
Тут дверь его кабинета приоткрылась, и на пороге появился письмоводитель, сообщивший, что в приемной находится доктор Коровкин.
– Зови, зови, – радушно пророкотал Вирхов, отодвигая на край дубового, массивного стола дела с пронумерованными обложками.
Он встал и пошел навстречу неожиданному посетителю.
– Вот решил заглянуть на минуту. Не отвлекаю ли вас от важных забот?
– На лице Клима Кирилловича расцветала добродушная улыбка.
– Для вас найду и поболее минуты, – заверил гостя Вирхов, подводя его к покойному кожаному креслу. Сам же устроился напротив, на другом, подчеркивая этим неофициальность и дружеский характер предстоящего разговора.
– Исполняя свой профессиональный долг, задаю первый вопрос, медицинский, – как ваше здоровье?
– Благодарю вас, Клим Кириллович, не жалуюсь. Хотя, признаюсь вам, порой засыпаю с трудом. Мешают мысли о проклятом Рафике.
– Прописал бы вам бром, но для вас лучшее средство – поимка преступника. Есть ли обнадеживающие вести? – спросил Клим Кириллович и тут же поспешил объяснить свой интерес к полицейскому делу:
– Я пользую несчастную Татьяну Зонберг, последнюю жертву налетчика.