Тайна черной жемчужины
Шрифт:
– Все шло превосходно, по-домашнему, – рассказывал Клим Кириллович, – да только в самом конце ужина раздался телефонный звонок. С минуту послушав, Брунгильда Николаевна упала в обморок.
– Сама она что-нибудь успела произнести?
– Да, перед падением мы все слышали фразу – она, как будто с ужасом, переспрашивала кого-то: «Мой отец умирает?»
– А что профессор Муромцев?
– Он находился в этот момент в полном здравии, за столом, в кругу семьи. Мы сразу бросились к девушке, надо было привести ее в чувство. Она очнулась довольно быстро,
– Ничего себе шуточки, – поморщился Карл Иванович. – Как только технический прогресс делает шаг вперед, так и преступники расширяют арсенал своих мерзостей. Слава богу, что еще не научились убивать по телефону. Но и до этого дойдет, не сомневаюсь. Вам следовало не вешать трубку, а спросить у телефонной барышни дежурную, которая и сообщила бы вам, откуда последовал звонок. Впрочем, если звонили из ресторана, кофейни, все равно злоумышленницу определить практически невозможно, не уследить, кто воспользовался общим телефоном.
– Мы все опешили, – тюник доктор, – не сообразили.
– Но что профессор Муромцев? Скорее всего, именно он, а не Брунгильда Николаевна, являлся жертвой злого умысла. Он человек резкий, у него наверняка есть недоброжелатели. Звонил кто-то знакомый и с профессором, и с его домочадцами.
– Он был бледен и подавлен. Его супруга, женщина очень спокойная и выдержанная, совершенно растерялась... А я, каюсь, заподозрил неладное. А что, если профессор, действительно, на наших глазах умрет?
– Это могло произойти только в двух случаях, – предположил Вирхов, – или разрыв сердца или отравление.
– Вот-вот, Карл Иванович, и я так подумал тогда, – обрадовано подхватил доктор. – Но профессор твердо стоял на ногах, на сердце не жаловался, и я решил, что надо принять меры к тому, чтобы исключить вторую возможность умертвления.
– Вы заставили профессора выпить рвотного порошка?
– Да, – понурился доктор Коровкин, – заставил. И рвотного, и слабительного. Профессор протестовал, сопротивлялся, сердился.
– Еще бы! – Представив последовавшие события, Вирхов нахмурился, чтобы скрыть невольную улыбку. – Бедный ученый, наверное, потом всю ночь бегал между туалетом и ванной комнатой. А чем, как вы предполагаете, он мог отравиться?
– Мои подозрения могут оказаться необоснованными... – нерешительно начал доктор. – Не бойтесь, – успокоил его следователь, – все подозрения можно проверить, необоснованные – Отмести. С другой стороны – они могут дать толчок к поиску злоумышленника. Итак? – Я грешу на торт, – заторопился доктор, – понимаете, это единственное, что не куплено в лавке, он попал на стол из чужих рук. И только профессор отведал его кусок – довольно большой, с кремом. Не было ли в нем .яда?
– Торт прислал кто-то в подарок? – В светлых глазах следователя появился
– Совершенно верно. Но даритель – человек степенный, с хорошей репутацией. Вероятно, слышали, о нем. Хлеботорговец Апышко.
– Так-так. Хлеботорговый дом «Апышко и сыновья», – раздумчиво произнес Вирхов. – Да, как говорится, не исключено, но маловероятно. А мотивы? Были ли у него мотивы?
– Не думаю, – выдавил из себя доктор. – Насколько мне известно, Арсений Апышко два дня назад увидел впервые профессора Муромцева и его дочь.
– При каких обстоятельствах состоялось знакомство?
– При самых благоприятных. Они встречались в квартире Стасова, профессора сопровождали дочери. Господину Апышко требовалась консультация в области химии. Он готовит проект к 200-летию Петербурга. И заинтересован в том, чтобы профессор был жив и оказал ему помощь. Да и Брунгильда Николаевна, судя по подарку и записке, произвела на хлеботорговца неизгладимое впечатление.
– Н-да, – протянул Вирхов, – не похоже, чтобы торт был отравлен. Напрасно вы мучили профессора Муромцева рвотным и слабительным.
– Но я был так встревожен, Карл Иванович, и никогда бы себе не простил бездействия, если бы слова «мой отец умирает» подтвердились бы.
– Не казните себя, дорогой Клим Кириллович, не сокрушайтесь. И пожалуйста, не сомневайтесь – вы правильно сделали, что рассказали мне обо всем.
Кстати, вы упомянули о том, что к торту была приложена записка. Вы ее видели?
– Ее видели все, – подтвердил уже более уверенно доктор. – Собственно, это не записка, а визитная карточка, на обратной ее стороне – цитата; «Но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я...»
– Лермонтов? – неуверенно уточнил следователь.
– Пушкин, Александр Сергеевич, – виновато поправил доктор. – И зачем только великую поэзию так нещадно опошляют?
– Всенародная любовь, ничего не поделаешь, – хмыкнул Вирхов, – а на стихи у меня плохая память. Так-так. Что бы все это могло значить? Может быть, действительно, случайный звонок? Или глупое хулиганство? Теперь-то что вы думаете, Клим Кириллович?
– Ни Муромцевым, ни мне не приходилось сталкиваться с телефонным хулиганством, – сознался доктор, – я и не предполагал, что оно так распространено.
– Но как я понял, все произошло вчера вечером. А что сегодня, осведомлялись ли вы о самочувствии профессора и его дочери? – Да, беседовал по телефону с Марией Николаевной Муромцевой.
– Помню-помню, младшая дочь профессора, – продбодрил доктора следователь, – темноволосая синеглазка. Года два не видел, выросла, верно, расцвела. И что она сообщила?
– Профессор только к утру смог заснуть, так ослабел. И супруга его тоже всю ночь глаз не смыкала, беспокоилась за мужа. Брунгильда Николаевна, напротив, с утра была очень бодра и весела, чувствовала себя превосходно, поехала навещать профессора Глиссера. Мура, то есть Мария Николаевна, тоже собиралась на свои Бестужевские курсы.