Тайна черной жемчужины
Шрифт:
– Нет, Карл Иваныч, нет, – воскликнула Мура, вскочила со стула и подбежала к следователю. – Не сообщник! Опасность грозит самому Кайдалову! Надо срочно принимать меры.
Карл Иванович встал и испытующе взглянул в глаза взволнованной девушке:
– О какой опасности вы говорите? Его могут убить?
– Да! Да! Карл Иваныч, отмените поездку в баню! Езжайте срочно в библиотеку!
– На ночь глядя? Но зачем? – Холодный взгляд следователя призван был охладить пыл Муры. – Из-за чего его могут убить?
– Боже мой! Как вы не понимаете? Из-за рыжего баула!
Глава 29
Карл Иванович Вирхов испытывал
И потом, что она, эта профессорская дочка, нерадивая бестужевская курсистка, говорила о рыжем бауле? Да, такой у Кайдалова имелся. Примчавшийся на «ваньке» к месту убийства Сони его помощник письмоводителя сообщил, что едва из библиотеки поступило известие о появлении беглого работника на месте службы, двое полицейских отправились на Садовую, чтобы привести того под белы рученьки в участок. Из сумбурного рассказа помощника письмоводителя Вирхов сумел составить ясную картину происшедшего в библиотеке.
Явившись в книгохранилище, полицейские застали там неимоверный переполох: по словам сослуживцев пострадавшего, Кайдалов после непонятного отсутствия предстал перед ними весьма взволнованным, в мятом пальто, с посеревшим лицом, принес маловразумительные извинения и тут же устремился в служебные помещения. Потом скрылся в подвальных лабиринтах, потом его видели в отделе древних рукописей, потом в кабинете иностранной литературы... Суматошно перемещаясь по библиотеке, он не расставался с рыжим баулом, которого раньше у него не замечали.
А обнаружили Кайдалова в комнате, заваленной стопками привезенных из экспедиции книг – еще не разобранных, грудами лежащих на стеллажах и возле них. Здесь и наткнулись на бедного библиотекаря, распластанного на полу, рядом с упавшей приставной лесенкой. Из раны на его голове сочилась кровь. Раскрытый баул валялся чуть поодаль, из его разверстого зева по всему помещению раскатились антоновские яблочки – не менее полпуда...
По описаниям Пиляева, человек в помятом пальто, виденный им на Мытнинской, очень походил на Кайдалова. Скорее всего, именно ему господин Крайнев и передал этот самый рыжий баул – в людном месте, на углу Невского и Мытнинской, в двух шагах от городового, чему стала свидетельницей и Мария Муромцева. Ничего предосудительного поверенный в делах Серафим Серафимович Крайнев передать библиотекарю не мог. Человек порядочный, что и подтвердилось в ходе расследования.
Карл Иванович представил себе, как он вызывает на допрос господина Крайнева и сурово его вопрошает: а зачем вы передали баул с антоновскими яблочками господину Кайдалову? И ответит ему господин Крайнев высокомерно – а что, разве законы запрещают безвозмездную передачу
И будет прав, черт возьми! Карл Иванович с досадой хлопнул кулаком по столу, стоящему в конторке Порфирия Филимоновича. Он зашел сюда, чтобы воспользоваться телефонным аппаратом и позвонить профессору Муромцеву: младшая дочь его отправлена следователем домой пять минут назад на извозчике под номером 1425. Позвонил Карл Иванович, да задумался. При чем здесь рыжий баул? А ни при чем. Жемчужины и драгоценности в бауле носить не будешь. Громоздкие предметы в делах не фигурировали. И из дома Тугарина ничего крупного не выносили: ни неизвестный пока господин с тросточкой в руках, ни Соня, за которой с первого же дня велась слежка. Может быть, господин Крайнев – прилежный посетитель Публичной библиотеки и давным-давно знаком с Кайдаловым, может быть, он сговорился с ним о подарке в виде пахучей антоновки еще раньше. Ничего удивительного, яблочки в сентябре – самое распространенное угощение, самый обычный дар. Впрочем, возможно, что-то новое всплывет при личном допросе Кайдалова. Не исключено, что придется потревожить и Крайнева...
Карл Иванович решительно встал и направился к выходу. Там его уже поджидали Порфирий Филимонович и Аркаша Рыбин. Следователь с удовлетворением оглядел Аркашу – брюки навыпуск, шевровые ботинки, аккуратное, но заурядное демисезонное пальто, – очень хорош помощник, невзрачный, внимания к себе не привлекает, может слиться с толпой, а в бане вообще будет незаметен. Карл Иванович поблагодарил ресторанщика за такую подмогу, но и от упрека не удержался:
– Досточтимый Порфирий Филимонович, что ж вы не сказали мне, что в кабинетике у вас гулял господин Апышко?
– Апышко? – побледнел ресторанщик. – Тот самый? Брюнет?
– Нет, друг мой, блондин. Можно сказать, митрополит хлеботоргового дела. А ты ушами хлопаешь. Надо знать героев нашего времени в лицо.
– Виноват, господин следователь, – досадливо передернул плечами ресторанщик, – не углядел. Ни за что бы не подумал, что такая птица залетела в мое заведение. Такие шишки предпочитают «Данон» или «Эрнест», а если уж попроще, то «Медведь» или «Аквариум».
– Прошляпил свою птицу удачи, – злорадно добавил Вирхов, – услужил бы по высшему разряду, глядишь, и привел бы к тебе клиентуру побогаче... Эх, ты...
– Да он совсем и не похож на миллионщика, – пролепетал в свое оправдание расстроившийся Порфирий Филимонович, – видом-то – человек средней руки.
– Ладно-ладно, – потрепал его по плечу Вирхов, – придется мне при случае замолвить за тебя словечко.
Следователь сделал знак Аркаше Рыбину, и оба подошли к извозчику: через минуту коляска везла их к Воронинским баням.
По дороге Карл Иванович старался свести воедино факты, которыми он располагал.
Три убийства: Ляшко, Тугарин, Конфетова.
Два покушения на убийство: Зонберг, Кайдалов.
Мотивы: Ляшко, Тугарин, Зонберг – ограбление. С Конфетовой и Кайдаловым непонятно. Впрочем, и тут не исключен тот же мотив: у обоих могли оказаться драгоценности из Успенского собора, оба связаны с Тугариным. А то, что Тугарин и Рафик – одно и то же лицо, действительно не исключено. Только наивные и чистосердечные Муромцевы оказались не в состоянии увязать черную жемчужину, подаренную старшей дочери одним из гостей уважаемого Стасова, с украденными жемчугами иконы. А ведь читают газеты, могли бы и догадаться... В конце концов, если под Рафика загримировался Пиляев, то почему нельзя допустить, что гримом пользовался и Тугарин, московский гость родом из Костромы, земляк Рафика. Но тогда смерть Сони необъяснима...