Тайна дачи колдуна

Биргер Алексей Борисович

— И придумали поселить их здесь, чтобы постепенно вылечить их? — спросил Сережа.

— Да. Я начал с того, что было им привычным и приемлемым для их психики. Затеял с ними игру... Обставил дом всякими странными фигурами, объявил себя Великим Учителем... Мне важно было заново пробудить в них способность к контакту с внешним миром. Я стал проводить так называемые сеансы групповой психотерапии: когда люди искренне рассказывают друг другу обо всем, что их мучит, как бы исповедуются друг перед другом... Этим сеансам я тоже придал видимость магического ритуала, чтобы им было легче

в них войти. Кое-какие вещи в доме были настоящими и очень ценными: средневековая статуя богини Кали, восковая фигурка...

— Кстати, как она к вам попала? — спросил Петя. — Вы одолжили ее в музее?

— Нет. — Профессор улыбнулся. — Я спас ее от гибели. Она находилась в фондах хранения одного довольно крупного провинциального музея на Западной Украине. Но однажды высокому местному начальству пришло в голову, что незачем, мол, держать в музее такую ерунду и вообще незачем проповедовать мистику. Бесценную статуэтку списали, и она должна была погибнуть, но так случилось, что я как раз оказался в этом городе и успел ее спасти...

— Она действительно четырнадцатого века? — спросил Саша.

— Да. Уникальный экспонат. На ребят она, конечно, произвела огромное впечатление. Они даже поверили, будто в этой фигурке хранится моя душа... Я не разубеждал их в этом. Я старался понемногу внедрять в их сознание мысль, что все их верования в магическую силу идолов ограничивают, обедняют жизнь, что окружающий их мир много богаче и краше и что нужно вернуться в этот мир... Это на словах вроде несложно, но на деле — тяжкий каждодневный труд.

— Да уж! — подтвердил Слава, поднимая голову от мангала. — Я тому живой свидетель — вздохнуть спокойно было нельзя!

— Но разве не опасно было оставаться с ними наедине, без помощи? — спросил Миша.

— Менее опасно, чем привлекать профессиональных санитаров или охранников, — ответил профессор. — При посторонних они замкнулись бы и ничего не вышло бы. Пока они верили, что я Великий Учитель, мне ничто не угрожало. И сама обстановка уединенной дачи, на природе, на свежем воздухе... Тут вам и тайна, и здоровый физический труд, понимаете? Мне помогал Слава, и этого было вполне достаточно.

— Да, мы знаем, что Слава хотя и молодой, но уже очень опытный оперативник, — сказала Оса.

Слава улыбнулся.

— Кстати, Слава, а сколько вам лет? — спросил Петя.

— А сами вы как думаете?

— Ну... Девятнадцать, двадцать...

— Двадцать шесть, — сообщил Слава. — Я очень молодо выгляжу, поэтому мне и доверили сыграть «больного». И ребята думали, будто я их ровесник. Кстати, профессор не упомянул еще одно обстоятельство, из-за которого мы нуждались в уединенном месте.

— Какое? — с жадным любопытством хором воскликнули друзья.

— Нам стало известно, что находящиеся в тюрьме руководители секты передали своим сообщникам приказ: найти и устранить потенциальных свидетелей, и в первую очередь Егора, который представлял для них особую опасность. Видимо, они узнали, что мы обратились за помощью к Петру Андреевичу. А возможности Петра Андреевича были им известны, и они переполошились! Мы предупредили местную милицию, чтобы они не проявляли

излишнего интереса к странным событиям вокруг дачи профессора, уходили от вопросов и заявлений относительно этой дачи и сообщали обо всех интересующихся только мне. Так мы узнали о жалобах Антоныча, в курятник которого Марина совершала свои вылазки...

— Да, Марина — это самый тяжелый случай, — кивнул профессор. — В том прошлом, которое ее заставили забыть, явно было что-то страшное и кровавое. В ее воспаленном мозгу это переродилось в жажду кровавых обрядов, кровавых жертвоприношений...

— Теперь вы знаете, что это было? — спросила Оса.

— Знаю. Но рассказывать не имею права. Это строжайшая врачебная тайна. Достаточно сказать, что хлопот она нам доставила немало. Она могла в любой момент сорваться и убежать. Один раз убегала на местное кладбище, потом утащила мой нательный крестик... Я не рискнул его носить, чтобы не пробудить в них подозрений, но он всегда был при мне — висел на гвоздике в моей комнате. Я его так и не нашел.

— Мы его нашли! — сообщил Саша.

— Вот как? Очень хорошо. Так вот, я попробовал потолковать с Антонычем, но поскольку объяснить ему я ничего не мог, а он и слышать ничего не хотел ни о какой компенсации, отношения у нас обострились. Мы постоянно опасались, что Марина от кур может перейти к людям...

— Так оно чуть и не случилось! — сказал Сережа.

— Да, — сказал профессор. — Но при особых обстоятельствах. Именно в этот день, за несколько часов до всех событий, мне удалось вернуть ей память.

— Мы знаем! — вырвалось у Миши.

— Вот как? — удивился профессор. — Откуда?

— Я подглядывал... — покраснев как рак, признался Саша.

Профессор улыбнулся.

— Ну и ну! Вы, я вижу, ребята не промах! Хотелось бы услышать ваш рассказ... Да, Марина была самым трудным случаем. Егора мне удалось заставить вспомнить все около недели назад — и с того дня он резко пошел на поправку. Я очень боялся, что потрясения этой ночи могут сказаться на нем отрицательно. Но все обошлось. Правда, на всякий случай я ввел ему транквилизатор, чего вообще-то предпочитаю не делать. Ведь психика — это очень тонкая штука, и потому лучше избегать резких механических вмешательств. Марине я тоже сделал укол. Она до сих пор спит. Посмотрю на ее реакцию, когда она проснется. Но, мне кажется, вчерашняя вспышка агрессии у нее — это кризис, после которого она пойдет на поправку. К тому же она лицом к лицу столкнулась с той женщиной, из-за которой начались все ее несчастья.

— Но ведь вы гипнозом все-таки пользовались? — спросил Петя.

— Понемногу и очень мягко: когда заставлял их увидеть пламя, охватывающее восковую фигурку, которая якобы остается невредимой...

— Но ведь я тоже видел это пламя! — изумленно воскликнул Саша.

— Разумеется, если ты попал в поле действия гипноза, — сказал профессор. — Чему тут удивляться?

— Но ведь я... — начал Саша, но Петя его перебил:

— Мы потом вам все-все объясним, профессор, и вы поймете, что тут есть чему удивляться! Но продолжайте, пожалуйста! Нам невтерпеж услышать все до конца.