Тайна древнего замка
Шрифт:
Эстульф и Бальдур сильно повздорили, но мне было не до того, я была слишком занята будущим ребенком Элисии. Это наводнение многим помогло мне: моя поездка к Оренделю вновь откладывалась; среди множества чужих лиц в замке никто не обращал внимания на Норберта, поэтому я могла спокойно провести его куда угодно; Бальдур вместе с Эстульфом дни напролет пропадали на строительстве дамбы, чтобы остановить разлив реки; в часовне будет проводиться служба, на которую придут все жители и гости замка, чтобы помолиться о спасении. Это был мой шанс.
В день службы я пошла к Элисии. Она была одна — Бальдур следил за сооружением плотины и должен был остаться в долине
— С какой стати? Ты поступила дурно. К тому же я не должна извиняться ни перед Эстульфом, ни перед матерью. Что все это значит, Бильгильдис? Что означает эта записка?
Она всмотрелась в мое многозначительное лицо и догадалась, о чем идет речь.
— Ты хочешь сказать… Это как-то связано с нашим недавним разговором?
«Да».
— И? — В широко распахнувшихся глазах молодой женщины засветилась надежда. — Ты принесла мне это средство?
Я погасила все лампады, кроме двух, так что в комнате было достаточно светло, чтобы Элисия смогла полюбоваться «средством от бесплодия», но и достаточно темно, чтобы Норберт не узнал ее. Сделав это, я жестом попросила Элисию подождать.
Открыв дверь, я подозвала Норберта. На нем была туника, которая внизу едва прикрывала его бедра, а наверху выставляла напоказ его гладкую мускулистую грудь, блестящую от масла. Должна сказать, Норберт хорошо знал свое второе ремесло, ремесло искусителя, а если у него и была совесть, то я не видела в нем даже зачатков морали. Я радостно кивнула, довольная сделанным выбором.
— Этот парень принес с собой средство? — шепотом спросила у меня Элисия.
Я кивнула. В каком-то смысле он действительно принес средство с собой.
— Это настойка?
Я покачала головой. Не настойка. Но его вливают в тело.
— Бильгильдис, прошу тебя, я сейчас с ума сойду от любопытства, — Элисия присмотрелась к Норберту повнимательнее. — Он не похож на лекаря или травника.
«Нет, — жестами показала ей я. — Он похож на человека, благодаря которому вы сможете зачать дитя».
И вновь она всмотрелась в мое лицо. То, что Элисия поняла-таки, что я ей предлагаю, доказывало, что она уже и сама думала о такой возможности.
— Бильгильдис! — с деланым испугом воскликнула она. — Бильгильдис, это же… Ты серьезно? Мы говорим о… о… о невыразимом!
О невыразимом! Для меня все невыразимо, будь то супружеская клятва или прелюбодеяние. В том, что ты ничего не можешь выразить словами, есть и что-то хорошее, потому что все, о чем не говорится, через какое-то время меркнет, тускнеет, лишается своего места в мире. Твердое, надежное, становится текучим, неопределенным, а потом превращается в туман. Туман, готовый развеяться на ветру. Только три человека будут знать об этом «невыразимом»: Элисия, Норберт и я. Триединство безмолвных: Бильгильдис нема, Норберта больше не будет здесь, а Элисия… Элисия с детства обладала потрясающим талантом самообмана. Возможно, во время беременности она еще будет терзаться от угрызений совести, но как только она возьмет ребенка на руки, то позабудет о том, как зачинала его. Я рассчитывала на то, что от пылкого взора Норберта страх перед прелюбодеянием исчезнет, как и остатки стыда. От такого взгляда и затрепетало бы сердце богобоязненной монашки, что уж говорить о неудовлетворенной, жаждущей любви и не особо чопорной девушке? Я втолкнула Норберта в комнату Элисии и закрыла за ним дверь.
Я все рассчитала правильно. Во дворе и коридорах было пустынно, все либо отправились на службу, либо работали на строительстве дамбы. Никто не помешает зачатию.
Все громче становилось церковное песнопение. Когда я вошла в часовню, хор грянул: «Господи, помилуй!» Крики верующих сливались в единый поток с крепкими словечками Бальдура и его солдат, сооружавших плотину в долине, а еще со стонами страсти, доносившимися сейчас (так я представляла себе) из комнаты Элисии. Норберт получил от меня указание делать это вновь и вновь. Ах, что за ночь! Ночь, сотканная из криков, и эти крики переплетались в моем сознании, крики мольбы, страсти и борьбы, и все они взывали к одним небесам: «Господи, прости нам грехи наши!», «Господи, пусть эта роскошная ночь принесет мне сына!», «Господи, дай нашим рукам силу, чтобы дамба удержала наводнение!» Все громче пел хор, все отчаяннее становились крики в долине, все сильнее движения Норберта.
Да, у Норберта все получилось, это я поняла по выражению лица Элисии. Я не расспрашивала ее, а она сама ничего не говорила. Теперь она будет делать вид, будто нашего маленького заговора никогда и не было. Такая она, Элисия. Она любит забывать и перевирать все.
Старания Бальдура и молитвы жителей замка дали свои плоды: удалось спасти Арготлинген и пару дорог от наводнения. Наша нетерпеливая графиня велела мне незамедлительно отправляться за Оренделем, а поскольку моей ноге «чудом» стало лучше, придется уезжать.
Мальвин
И как только могло случиться такое? В этом замке, в такие страшные времена! Как это возможно? Я всегда думал, что моя жизнь устоявшаяся и размеренная. А теперь одно имя не идет у меня из головы. Элисия. Кто она? Я почти ничего не знаю о ней. Она просто есть. И когда я смотрю на нее, мне хочется остаться с нею навсегда.
После того неудачного допроса я запретил себе видеться с Элисией вновь. По крайней мере наедине. Она потеряла сознание, и я уложил ее на лежанку ее отца, а мой писарь побежал за немой служанкой. Элисия пришла в себя и с такой благодарностью посмотрела на меня… Мне это показалось настолько соблазнительным, что в тот момент мне отчаянно захотелось поцеловать ее. Мы молчали. А потом пришла немая служанка.
Несколько дней я придерживался данного самому себе обещания. Каждый день я проходил мимо ее комнаты, четыре или пять раз даже останавливался перед ее дверью. Однажды я почти постучал, но, как и в тот злополучный момент в покоях Агапета, я вовремя сказал себе: «Она замужем, а у тебя есть твоя работа. Ты должен выполнить поставленную перед тобой задачу. Ты должен оставаться непредвзятым. Держаться в стороне от происходящего».
Видит Бог, я старался.
Я не могу больше писать об этом, не сейчас. Мне так стыдно.
С сегодняшнего дня я буду носить эти записи при себе, чтобы ни мой писарь, ни кто-либо еще не прочли их ненароком. Теперь они лежат под моей накидкой, с левой стороны груди. И шуршат.
Река вышла из берегов, она затапливает селение за селением. Судя по всему, так происходит на этих землях из поколения в поколение. Может быть, так было всегда. Вода все прибывала, и никакая сила не могла сдержать ее. Эстульф созвал совещание, в котором принимали участие графиня, Бальдур и Элисия. Я тоже явился туда, пусть и незваным гостем.