Тайна древнего замка
Шрифт:
— И тогда вы начали подозревать свою дочь, так? Потому что зачем кому-то тайком пробираться в сокровищницу за кинжалом, если в замке полно оружия, верно?
— Я сразу подумала об Элисии, в первую очередь из-за того, что пропало это проклятое кольцо. То самое кольцо, о котором моя дочь так мечтала.
— Вы хотели забрать кинжал из купальни, чтобы все подумали, будто любой мог совершить это преступление, используя какое угодно режущее оружие. Вы пробрались к купальне и задействовали рычаг, который выпускает воду из бассейна. Но вам помешали Элисия и Бальдур, да?
— Именно так. Я хотела слить воду, чтобы удостовериться в том, что кинжал короля действительно лежит на дне бассейна. Если бы это оказалось так, я подменила бы его на охотничий нож. Тогда все поверили бы в то, что убийство
Эти слова произнесла ее собственная мать, с самого начала уверенная в виновности дочери и пытавшаяся защитить ее. Вся эта ложь о том, где лежал кинжал, где находится ключ, все попытки обмануть меня, направить по неверному следу… все это служило лишь одной цели — отвести подозрения от Элисии. А я сам? Разве я не защищал Элисию, пусть и неосознанно? Некоторые несоответствия в показаниях должны были бы насторожить меня. Так, по словам Элисии, она долго говорила с отцом, танцуя с ним на пиру, а вот Кара утверждала, что танец Агапета с дочерью не длился и пары мгновений. Элисия была единственной, кто услышал крики Кары, более того, Элисия даже проснулась от ее воплей, а ведь ее комната находилась далеко от купальни, к тому же в замке царил страшный шум. Элисия казалась очень разумной и здравомыслящей женщиной, но она описывала поведение своего отца совершенно иначе, чем все остальные люди, которые говорили о нем.
Было в ее любви к отцу что-то пугающее, но я не обратил внимание на то, что должно было пролить свет на случившееся. Элисия шила ему туники — их шьют жены мужьям. Она потеряла сознание при допросе, когда я заговорил о предполагаемой любовнице ее отца. У нее начался приступ в тайной комнате, когда она опустилась на постель Агапета. И главное, Элисия носила кольцо, которое якобы подарил ей отец, на безымянном пальце левой руки.
И все же я, расследуя это дело, не подозревал Элисию. Не подозревал, ибо не хотел ее подозревать. Когда Бильгильдис плюнула в Элисию кровью, та словно обезумела на время, ее рассудок помутился, но и это не насторожило меня. Только найдя в лесу то, что Элисия выбросила из окна, я вновь начал думать как викарий.
Ночная рубашка — это, несомненно, серьезнейшее доказательство вины Элисии. Конечно, можно предположить, что кто-то выбросил эту рубашку из ее окна, чтобы подставить Элисию. Но тогда этот человек должен был бы позаботиться о том, что рубашку найдут. Нашли же ее только потому, что я убил Бильгильдис. Значит, остается всего два варианта. Во-первых, может быть, что кто-то, к примеру графиня, не хотел, чтобы вина Элисии была доказана, и решил упрятать улики. Во-вторых, Элисия сама могла выбросить рубашку в ту ночь, когда пролилась кровь Агапета.
Эта рубашка, которую я нашел в лесу, уже начала подгнивать, но на ней были явные следы крови. Это было доказательство того, что Элисия убила своего отца.
Но зачем она выбросила все остальное? В случае с рубашкой ее стремление избавиться от улики вполне понятно, но вот что касается ключа… Элисия легко могла бы положить его
Но, с другой стороны, зачем все это выбрасывать из ее окна кому-то другому? Даже если кто-то решил бы избавиться от этих предметов, то почему просто не уничтожить их? Бумаги легко сжечь, как и ткань, а кольцо и кинжал можно было бы продать.
Когда я нашел все эти предметы под окном Элисии, в мою душу закрались первые подозрения, и мне стало жутко, как, бывает, пугается путник в темном лесу. Читая записи Элисии, я чувствовал, как растет во мне мой страх, как он ввергает меня в пучины отчаяния. А теперь, после слов графини, мне все стало ясно. Встала на место последняя деталь этой мозаики.
Элисия избавилась от этих вещей, выбросив их в окно, но в бессознательном состоянии, в подобном тому, в котором она находилась все последние часы (сейчас, когда я пишу эти строки, возлюбленная моя постепенно приходит в себя). Она искала и нашла оружие, которым она убила своего отца. Она же устранила эту улику вновь. Будучи в здравом уме, она искала убийцу своего отца, когда же ее разум затуманивался, она покрывала человека, совершившего это преступление. Саму себя. Вам это кажется удивительным, поразительным, невероятным? В сущности, мною двигали те же чувства, когда я много месяцев вел обличающие меня записи. Я словно был обвинителем на судебном процессе, где рассматривалось мое собственное преступление. Так же и Элисия винила саму себя, вот только она выступала в роли обвинителя, используя другие средства и не подозревая, с кем она борется на самом деле. Да, Элисия не отдавала себе отчета в том, что делает. Но вот действительно ли она использовала другие средства? Она вела записи, как и я. Элисия вела записи, чтобы предъявить обвинение. Кому? Убийце. Кто был убийцей? Она сама.
Днем Элисия выдвигала обвинения в убийстве против себя самой, не понимая этого, а ночью, когда ее рассудок помрачался, она защищала себя.
При свете дня она следовала своей давней привычке служить своему отцу, привычке, отвечавшей ее глубочайшим желаниям. А как она могла послужить отцу после его смерти? Конечно, отомстить за него.
Однако, когда ее душу окутывала тьма, Элисия видела Агапета совсем другим. В такие моменты она считала его человеком, который всегда недооценивал ее, отвергал ее чувства, не дарил ей должной любви, даже оскорблял ее. Но, невзирая ни на что, Элисия была верна ему. Могу ли я сказать, что она была предана ему, как предана невеста своему возлюбленному? Во хмелю Агапет набросился на Элисию, касаясь ее так, как не следует отцу касаться дочери. После этого случая девушка слегла с лихорадкой, а когда очнулась, ее желание нравиться отцу только возросло. По крайней мере так казалось. А в конце лета Агапет привез в замок Кару — женщину того же возраста, что и Элисия. Это и стало последней каплей.
Я представляю себе чувства Элисии в день возвращения Агапета. Полгода она ждала этого дня. Тот ужасный час, когда Агапет схватил ее и поцеловал, Элисия позабыла. Она надела свое лучшее платье и сделала красивую прическу. Она взволнована, как невеста перед свадьбой. И вот появляется Агапет. Все как всегда. Он едва удостаивает дочь взглядом, перекидывается с ней парой слов и вновь забывает о ней, обращая все свое внимание на привезенный трофей — Кару. Но Элисия обладает огромным опытом в том, чтобы убеждать себя в лучшем. На пиру, говорит она себе, все будет иначе. Вечереет, начинается пир, и, действительно, Элисии удается вытащить отца танцевать. «Ты беременна?» — спрашивает Агапет. Но Элисия не беременна, и отец бросает ее посреди танца. Агапету нужен внук, наследник, раз уж у него больше нет сына. Сама Элисия не важна для него. Он смотрит только на венгерскую девушку и громко похваляется тем, что проведет с ней ночь. Агапет приказывает привести Кару к нему в купальню. Его поведение ранит Элисию, но она не подает вида. Элисия уходит с пира, идет в свою комнату, переодевается ко сну и отпускает служанок. Все как всегда.