Тайна генерала Багратиона
Шрифт:
Князю Петру меньше всего хотелось бы выступать в роли Пьерро, которому все дают пощечины, или в роли Капитана, хвастливого и глупого воина, над кем без конца подшучивают персонажи комедии. Сферу деятельности графа Штакельберга он определил для себя более или менее верно: это — чисто декоративная фигура. Но кто такой граф Разумовский, четыре года назад отставленный от должности посла, однако являющийся в посольство Российской империи, как к себе домой, генералу предстояло выяснить.
Вернувшись в гостиницу «Der Ahorn Blatt», Багратион снял парадную униформу с орденами, голубой андреевской лентой, наградную шпагу. Совсем не торжественноофициальной
В рассуждении сего обстоятельства князь Петр, не очень-то разбираясь в штатской моде, заранее приобрел в Яссах кое-какие вещи. Суконный темно-зеленый двубортный фрак с тремя парами золотых пуговиц ему понравился потому, что цветом напоминал мундир. Жилет из коричневатого полосатого шелка «с искрой» и серые пикейные панталоны, на его взгляд, хорошо гармонировали с фраком. Черные сапоги из тонкой оленьей кожи, спереди вырезанные сердечком и украшенные коричневыми кисточками, просто подошли ему по размеру.
С фраком разрешалось носить награды, и тут Петр Иванович заколебался. То ли надеть австрийский орден Марии-Терезии и тем еще больше сделаться похожим на местного жителя. То ли повесить на шею поверх белого галстука с плиссированным жабо черножелтую ленту с белым Георгиевским крестом второй степени. Екатерина Павловна не видела у мужа это особо почитаемое в русском обществе отличие, ведь награждение произошло в конце 1805 года.
Суть его превращений сводилась к одному. Багратион мечтал произвести на молодую жену неизгладимое впечатление, причем — с первого взгляда. Он долго стоял перед зеркалом, одетый в этот самый фрак, и критически рассматривал свое отражение.
Камердинер Иосиф Гави ходил вокруг барина с платяной щеткой в руках, снимал пылинки, поправлял то воротник, то фалды и пытался давать советы на ломаном русском:
— Одьин маленький капля одекьолон на жьабо, mon general.
— И так разит цветочной водой! — морщился Петр Иванович.
— О, ви не знайт женьшин. Оньи льюбят запахи. Как кошки.
— Что ты несешь!
— Кляньусь Пресвьятой Девой Мьарией! Да, mon general! Приятный запах заставляйт их зьабыть про все.
Едва ли Екатерина Павловна относилась к женщинам, способным забыть про все. Но она тоже готовилась к ужину с законным супругом и не без волнения. Ее успел посетить граф Разумовский, который рассказал о краткой встрече с генералом от инфантерии в российском посольстве. Его отзыв лестными эпитетами не отличался: очень хитер, упрям, будет добиваться своей цели. Впрочем, княгиня Багратион прожила с потомком грузинских царей пять лет, и представление о его характере имела. Не мог он сильно измениться за последние годы.
Князь Петр приехал на Риген-штрассе, 22 в наемном экипаже и без адъютанта. При взгляде на дом, арендуемый его женой, ему не показалось, будто она испытывает какие-либо денежные затруднения. Безусловно, в Вене он видал владения и гораздо роскошнее, но и здесь нужда да бедность даже не ночевали.
Двухэтажный особняк под железной крышей имел своеобразную архитектуру. Первый этаж был высок, второй — гораздо ниже. Облицовка серым гранитом. Ограда
Тростью с серебряным набалдашником в виде головы льва он постучал в дубовые доски. Ему открыли не сразу. Здоровенный привратник в ливрее пропустил князя в прихожую, взял у него визитную карточку на немецком языке и удалился.
Петр Иванович, держа в руках черный фетровый цилиндр, начал спокойно оглядываться.
Прихожая была просторной, обставленной мебелью без особых претензий. Наверх вела лестница с алебастровыми перилами, покрытая бордовой ковровой дорожкой. Над лестницей висел большой овальный портрет господина в напудренном парике. Багратион, конечно, его узнал.
Граф Павел Мартынович Скавронский, отец супруги, до их бракосочетания не дожил, поскольку лета имел преклонные да и странностей немало. Одной из них являлась любовь к итальянской музыке. Граф мнил себя великим композитором, без конца сочинял оратории и кантаты. Он отдавал приказания слугам, распевая их под оркестр. Тем следовало отвечать речитативом, составляя дуэты, трио, квартеты. Слава богу, генерал уже не застал этого изощренного умопомешательства.
Очень мило было со стороны Екатерины Павловны первой выйти навстречу мужу. Она спускалась по лестнице, улыбалась ему и протягивала руки с ласковыми словами:
— Мой дорогой! Как я рада вас видеть!
В мгновение ока, словно молодой орел, князь Петр взлетел вверх по ступеням, осыпал поцелуями протянутую ему руку, затем слегка приобнял супругу за талию и коснулся губами ее белоснежной округлой щечки. Совсем по-семейному Екатерина Павловна прислонилась плечом к груди мужа, нежно провела ладонью по его щеке и сказала:
— Вы совсем не изменились, друг мой.
Что подавали на ужин, Петр Иванович не запомнил. Их разговор, очень оживленный, как в старые добрые времена, перетекал от одной темы к другой легко и естественно: санкт-петербургские новости, его война с османами на Дунае, придворные венские сплетни, происки французов. Иногда красавица бросала взгляд на новый золотой перстень с крупным бриллиантом, который перед ужином надел на ее палец Багратион. Подарок мужа Екатерине Павловне очень понравился.
В десятом часу вечера подали десерт: типичный австрийский «гугельхупр» — высокий, словно гора, ванильно-ромовый пирог, обсыпанный сахарной пудрой. Широким кондитерским ножом Екатерина Павловна отделила изрядный кусок от пирога и на тарелке подала мужу.
— Ах нет, ангел мой! Больше не могу, — взмолился генерал от инфантерии. — Вы знаете, я не привередлив в пище.
— Кухарка старалась, — княгиня смотрела на него с улыбкой.
— Передайте ей от меня золотой дукат и просьбу прикончить «гугельхупр» вместе с ее супругом и детьми. Право, сие пойдет им на пользу.
— Ну а если один кусочек, друг мой, — Екатерина Павловна встала со своего места, обошла вокруг стола, ложкой отломила от мягкого и пышного теста с изюмом незначительную часть и склонилась к князю Петру так, что в декольте ее платья обрисовались прелестные груди.
— Это легко, генерал, — вкрадчиво сказала она. — Ам — и пирога уже нет.
Тут терпению Петра Ивановича пришел конец. Он отодвинул тарелку, вскочил на ноги, схватил супругу за плечи и, приблизив ее лицо к своему, произнес целую речь, страстную и громкую: