Тайна гибели Бориса и Глеба (др. изд.)

Боровков Дмитрий Александрович

«В год 6522 (1014). Когда Ярослав был в Новгороде, давал он по условию в Киев две тысячи гривен от года до года, а тысячу раздавал в Новгороде дружине. И так давали все новгородские посадники, а Ярослав не давал этого в Киев отцу своему. И сказал Владимир: „Расчищайте пути и мостите мосты“, ибо хотел идти войною на Ярослава, на сына своего, но разболелся.

В год 6523 (1015). Когда Владимир собрался идти против Ярослава, Ярослав, послав за море, привел варягов, так как боялся отца своего; но Бог не дал дьяволу радости. Когда Владимир разболелся, был у него в это время Борис. Между тем печенеги пошли походом на Русь, Владимир послал против них Бориса, а сам сильно разболелся; в этой болезни и умер июля в пятнадцатый день. Умер он на Берестове, и утаили смерть его, так как Святополк был в Киеве. Ночью же разобрали помост между двумя клетями, завернули его в ковер и спустили веревками на землю; затем, возложив его на сани, отвезли и поставили в церкви Святой Богородицы, которую сам когда-то построил. Узнав об этом, сошлись люди без числа и плакали по нем — бояре как по заступнике страны, бедные же как о своем заступнике и кормителе. И положили его в гроб мраморный, похоронили тело его, блаженного князя, с плачем <…>.

Святополк же окаянный стал княжить в Киеве. Созвав людей, стал он им давать кому плащи, а другим деньгами, и роздал много богатства. Когда Ярослав не знал еще об отцовской смерти, было у него множество варягов, и творили они насилие новгородцам и женам их. Новгородцы восстали и перебили варягов во дворе Поромоньем. И разгневался Ярослав, и пошел в село Ракомо, сел там во дворе. И послал к новгородцам сказать: „Мне уже тех не воскресить“. И призвал к себе лучших мужей, которые перебили варягов, и, обманув их, перебил. В ту же ночь пришла ему весть из Киева от сестры его Пред с лавы: „Отец твой умер, а Святополк сидит в Киеве, убил Бориса, а на Глеба послал, берегись его очень“. Услышав это, печален был Ярослав и об отце, и о братьях, и о дружине.

На другой день, собрав остаток новгородцев, сказал Ярослав: „О милая моя дружина, которую я вчера перебил, а сегодня она оказалась нужна“. Утер слезы и обратился к ним на вече: „Отец мой умер, а Святополк сидит в Киеве и убивает братьев своих“. И сказали новгородцы: „Хотя, князь, и иссечены братья наши, — можем за тебя бороться!“. И собрал Ярослав тысячу варягов, а других воинов 40 000, и пошел на Святополка, призвав Бога в свидетели своей правды и сказав: „Не я начал избивать братьев моих, но он; да будет Бог мстителем за кровь братьев моих, потому что без вины пролил он праведную кровь Бориса и Глеба. Или же и мне то же сделать? Рассуди меня, Господи, по правде, да прекратятся злодеяния грешного“. И пошел на Святополка. Услышав же, что Ярослав идет, Святополк собрал бесчисленное количество воинов, русских и печенегов, и вышел против него к Любечу на тот берег Днепра, а Ярослав был на этом.

В год 6524 (1016). Пришел Ярослав на Святополка, и стали по обе стороны Днепра, и не решались ни эти на тех, ни те на этих, и стояли так три месяца друг против друга. И стал воевода Святополка, разъезжая по берегу, укорять новгородцев, говоря: „Что пришли с хромцом этим? Вы ведь плотники. Поставим вас хоромы наши рубить!“ Слыша это, сказали новгородцы Ярославу, что „завтра мы переправимся к нему; если кто не пойдет с нами, сами нападем на него“. Наступили уже заморозки, Святополк стоял между двумя озерами и всю ночь пил с дружиной своей. Ярослав же с утра, исполчив дружину свою, на рассвете переправился. И, высадившись на берег, оттолкнули ладьи от берега, и пошли друг против друга, и сошлись в схватке. Была сеча жестокая, и не могли из-за озера печенеги помочь; и прижали Святополка с дружиною к озеру, и вступили на лед, и подломился под ними лед, и стал одолевать Ярослав, видев же это, Святополк побежал, и одолел Ярослав. Святополк же бежал в Польшу, а Ярослав сел в Киеве на столе отцовском и дедовском»^{105}.

В свете гипотезы С. М. Соловьева новую интерпретацию получает сюжет о послании Предславы к Ярославу с известием о смерти Владимира и убийстве Бориса, который присутствует также и в повести «Об убиении», где, однако, говорится, что Ярослав в свою очередь послал предупреждение об опасности Глебу, который, несмотря на это, продолжал путь из Мурома в Смоленск, навстречу своим убийцам. А. А. Шахматов пришел к выводу о том, что второе упоминание в летописной статье послания Предславы к Ярославу является вставкой, сделанной составителем Начального свода из «Жития Антония Печерского»^{106}. Однако это впечатление возникает лишь в том случае, если воспринимать повесть «Об убиении» как единое целое со статьей 1015 г. При исключении этой повести послание Предславы в летописном контексте представляется вполне логичным, поэтому есть все основания отнести его к первоначальному рассказу «Летописца Ярослава». Сюжет о посланцах Ярослава, сообщивших Глебу о смерти Владимира и убийстве Бориса, изначально мог иметь чисто конструктивную функцию (повод для оплакивания Глебом отца и брата), когда повесть существовала отдельно, а при ее включении в летопись способствовал установлению дополнительной связи с летописным рассказом.

Если заглавие «Об убиении Борисове» вошло в летопись позднее, чем сама повесть, логично предположить, что ее начало было сокращено или соединено с предшествующим текстом о болезни Владимира. Верхний текстологический шов повести, проходящий в летописном тексте от слов: «Святополк сел в Киеве по смерти отца своего, и созвал киевлян, и стал давать им подарки» (в оригинале: «Святополк седе Кыеве по отци своем, и созва кыяны и нача даяти им именье»), установлен в определенной степени искусственно. Нижний текстологический шов вполне определенно локализуется после сообщения об убийстве Святослава Древлянского: «Святополк же окаянный стал княжить в Киеве. Созвав людей, стал он им давать кому плащи, а другим деньгами, и роздал много богатств» (в оригинале: «Святополк же оканныи нача княжити в Кыеве, созвав люди, нача даиати одним корзна, а другым кунами и раздана множьство»)^{107}.

Если воспринимать летописную статью 1015 г. как единое целое, то присутствие этой дублировки можно объяснить лишь тем, что первой «благотворительной акцией» Святополк отметил свое вокняжение, а второй — устранение своих политических конкурентов, которое, согласно повести «Об убиении», было совершено втайне. Однако в контексте ситуации это объяснение является слишком натянутым. Поэтому указанная дублировка о вокняжении Святополка, скорее всего, возникла, когда в летописный текст была вставлена повесть «Об убиении Борисове». При этом чтение: «Святополк же оканныи нача княжити в Кыеве, созвав люди, нача даиати одним корзна, а другым кунами и раздана множьство», которое в силу своей подробности, очевидно, было первоначальным, оказалось оттеснено на второй план и подверглось модификации за счет определения «оканный», которое связало бы его с предшествующими действиями нового правителя, описанными в повести. Итак, судя по структуре статьи 1015 г. ПВЛ, в ней можно выделить три текстологически самостоятельные части: «Похвалу Владимиру» как «новому Константину», повесть «Об убиении Борисове» и остальной текст, восходящий к «Летописцу Ярослава».

Исследователи неоднократно обращали внимание на текстуальную связь летописной «Похвалы Владимиру» со «Словом о Законе и Благодати» Илариона. Например, А. А. Шахматов постулировал зависимость «Слова» от Древнейшего свода. М. Д. Присёлков, напротив, предполагал между сводом и «Словом» идейно-политический антагонизм. Л. Мюллер пришел к выводу, что «Похвала Владимиру» может иметь «временной и литературный приоритет» по отношению к «Слову»; но в то же время неисключал, что и автор летописной статьи испытал на себе влияние иларионовых идей^{108}.

В «Слове» Илариона о Владимире говорится: «О подобный великому Константину, равный <ему> умом, равный любовью ко Христу, равный почтительностью к служителям его! Тот со святыми отцами Никейского Собора полагал закон народу <своему>, — ты же, часто собираясь с новыми отцами нашими — епископами, со смирением великим совещался <с ними> о том, как уставить закон народу нашему, новопознавшему Господа. Тот покорил Богу царство в еллинской и римской стране, ты же — на Руси: ибо Христос уже как и у них, так и у нас зовется царем. Тот с матерью своею Еленой веру утвердил, крест принеся из Иерусалима и по всему миру своему распространив <его>, — ты же с бабкою твоею Ольгой веру утвердил, крест принеся из нового Иерусалима, града Константинова, и водрузив <его> по всей земле твоей. И, как подобного ему, соделал тебя Господь на небесах сопричастником одной с ним славы и чести <в награду> за благочестие твое, которое стяжал ты в жизни своей»^{109}.

Если в «Слове» Илариона сравнение Владимира с Константином условное, то составитель «Похвалы Владимиру» не только сопоставляет их по подобию, но и отождествляет: «То новый Константин великого Рима; как тот крестился сам и людей своих крестил, так и этот поступил так же. Если и пребывал он прежде в скверных похотных желаниях, однако впоследствии усердствовал в покаянии, по слову апостола: „Где умножится грех, там преизобилует благодать“. Удивления достойно, сколько он сотворил добра Русской земле, крестив ее. Мы же, христиане, не воздаем ему почестей, равных его деянию. Ибо если бы он не крестил нас, то и ныне бы еще пребывали в заблуждении дьявольском, в котором и прародители наши погибли. Если бы имели мы усердие и молились за него Богу в день его смерти, то Бог, видя, как мы чтим его, прославил бы его: нам ведь следует молить за него Бога, так как через него познали мы Бога. Пусть же Господь воздаст тебе по желанию твоему и все просьбы твои исполнит — о царствии небесном, которого ты и хотел. Пусть увенчает тебя Господь вместе с праведниками, воздаст услаждение пищей райской и ликование с Авраамом и другими патриархами, по слову Соломона: „Со смертью праведника не погибнет надежда“»^{110}.