Тайна графа Эдельмута
Шрифт:
— Но… — Такого оборота Эвелина не ожидала. Совсем растерявшись, она побледнела и закусила губу.
— Другой вариант — он меня повесит. Что лучше — сидеть в карцере или быть повешенным? Гм… — Понс провел рукой по своей толстой шее, в раздумчивости пошевелил бровями, невесело рассмеялся. — Пожалуй, быть повешенным…
— Но это неправда! — вскричала Эвелина. — Мой отец — благородный человек. Он… он… — Как всегда, Эвелина теряла дар речи как раз тогда, когда он был так нужен.
— Благородный
Комок обиды за отца подступил к горлу Эвелины. Она знала, что на самом деле так не будет. Так быть не могло. Но от волнения не смогла произнести ни звука. Только слезы закапали из глаз.
Понс грустно улыбнулся.
— Вот что, детки, забудем этот разговор. Представим, я просто-напросто вам не поверил. Вся эта байка выдумана вами, дочь графа давно лежит в своем гробу, сам граф погиб на войне десять лет назад, волшебных конфет не существует…
— О, нет! — Голос Эвелины дрожал от горя. — Нет! Как можете вы так говорить? Милый, хороший господин Понс! Неужели вы не понимаете? Он… мой отец! И я хочу… — она всхлипнула, — я хочу снова его обрести…
На это Понс ничего не ответил. Он поднялся и вперил взгляд в плачущую девочку. Взгляд был тяжелый и тоскливый.
— Кстати. А где эта конфета?
Девочка испуганно вскинула глаза.
— Конфету! — потребовал Понс. И не было в его голосе уже ни мягкости, ни грусти.
Ужас обуял Эвелину, колени ее подкосились. Ах, боже мой, сейчас он заберет конфету-ту самую, единственную, которая… Она отступила к выходу из фургона, бросила взгляд на рощицу, на реку…
— Вот она, у меня, господин Понс, — выступил вдруг вперед Пауль, протягивая что-то в руке.
Девочка не успела даже вскрикнуть. Раздался хруст: бросив сахарный шарик на пол, Понс раздавил его своим башмаком.
А Эвелине показалось, что раздавили ее сердце.
— Конечно, я не поверил вам, — дрожащим голосом повторял Понс, ползая по Полу и собирая в ладонь крошки, — конечно, я не поверил вам, но все же… вынужден был… Просто чтобы вы выбросили напрочь свои дурацкие фантазии… и занимались теперь только представлением.
Тщательнейшим образом подобрав все крошки и осмотрев пол с помощью фонаря, Понс соскочил с подножки фургона и зашагал к реке. Дети бросились следом.
Понс шел быстро, не останавливаясь, пока не зашел в ледяную реку по самые колени. Затем размахнулся…
Эвелина вскрикнула.
Передумал… Зашел еще по грудь. Размахнулся и бросил крошки в воду.
— Моя конфета! — прошептала Эвелина сквозь слезы. — Мой бедный отец…
Они молча наблюдали, как бледный мокрый Понс, не глядя на них, прошел мимо и скрылся в фургоне.
Светило солнышко, догорал костер. От пережитого волнения Эвелина едва стояла на ногах.
— Не плачьте, ваше сиятельство, — шепнул Пауль. — Право слово, нет причины для слез. Я ведь дал ему не ту конфету.
Глаза Эвелины расширились. Она недоуменно посмотрела на Пауля. А веснушчатое лицо мальчишки расплылось в улыбке.
— Не синюю — другую!
«Динн-донн! Динн-донн!» — звенели колокола церкви святого Юлиана. Через все ворота в город стекались крестьяне со своими повозками. Крестьяне, купцы, проезжие путешественники, бродячие комедианты…
Громыхая следом за двумя толстоногими рыжими лошадками, крытая повозка остановилась у ворот. Свесившись с козел, Понс протянул стражнику зажатые в руке несколько монет.
Цок-цок, цок-цок, переминались с ноги на ногу лошадки.
Стражник махнул рукой.
Повозка дернулась и, колыхая ярко-алыми занавесями, въехала в город.
Хоть рассвело только недавно, на улицах было людно. Народ спешил в одном направлении — на рыночную площадь. Высунувшись через щель занавеса, дети глядели на улицу, по которой ехали.
Кой-какие улицы были вымощены камнем, кой-какие нет. Слава Богу, дождя давно не было и повозке не грозило завязнуть в одной из луж. Домики, двух- и даже трехэтажные, тесно лепились друг к другу. Причем верхние этажи нередко нависали над нижними — так что иной раз почти закрывали небо, и днем при ярком солнце улица была погружена в сумерки.
Когда проезжали по тесной-претесной улочке, в верхнем этаже распахнулось окошко. И некая фрау в съехавшем набок чепце выплеснула на улицу из жбана что-то мутное. Прямо перед самым носом детей, даже не взглянув вниз. Пауль погрозил ей кулаком.
Он и Марион принялись было обсуждать, что было в жбане, когда Эвелина вдруг громко ахнула.
— Что случилось, ваше сиятельство?.. О, да эта лавочка мне знакома!
— А мне — дом!
— А мне — улица!
«Тпррр!» Повозка остановилась, чтобы пропустить большой крестьянский воз.
Улица Безлуж оставалась все такой же — длинной, вымощенной, без луж — ничуть не изменившись с тех пор, как они ее покинули.
— Когда это было?
Вопрос был трудный.
— Ох, ох, с тех пор как мы ушли, утекло сто-олько времени, — покачала головой Марион. — Мне кажется, что год.
— Не меньше, — подтвердил Пауль.
— О боже! — озаботилась вдруг Эвелина. — Если столько много, то Бартоломеус, возможно, уже вернулся!
— Наверняка, — убежденно кивнула Марион.