Тайна гремящей расщелины
Шрифт:
— Ветер, — прошептал Жора.
— Разумеется… Здесь везде превосходная вентиляция. О, это были талантливые инженеры.
— Кто?
— Те, кто построил все это…
— Но кто они?..
Тоннель вдруг повернул под прямым углом, и стены его ушли в стороны. Жора и Батсур очутились в огромном зале. Лучи фонарей сразу же потерялись в безграничном мраке.
— Что это? — воскликнул Жора.
Батсур не отвечал. Он пристально вглядывался во тьму.
— Погаси фонарь, — вдруг сказал он Жоре.
Их окружила тьма. Нет, это была не тьма. Постепенно его глаза
— Вот оно — сердце Гремящей расщелины, — прошептал Батсур. — Ты гений, Аркадий…
— Что же это такое? — повторил Жора.
— Это наследство людям Земли, — ответил Батсур. — Аркад-и-й! — закричал он, сложив руки рупором.
Подземелья ожили. Отражённый тысячами огромных пластин зов Батсура полетел по бесконечным залам:
— Аркадий! Аркадий! Аркадий!..
Жоре стало страшно. Подземелья словно обрадовались, услыхав человеческий голос, и теперь повторяли его на разные лады:
— Аркадий! Аркадий!.. дий!
Наконец эхо стихло. Батсур и Жора включили фонари и долго прислушивались. Ответа не было.
— Может, он не дошёл сюда? — шёпотом спросил Жора.
— Он не мог не дойти… Ещё до поездки к Атас-Ула он предположил, что здесь должно существовать нечто подобное… Оставайся тут и не гаси фонаря. Я пойду искать его. Если через час не приду, возвращайся в лагерь, но фонарь оставь здесь. Иди назад со свечой. Пусть фонарь будет маяком. Отдохнув, возвращайся сюда с Жамбалом. Захватите носилки… В глубь зала не ходите, ни в коем случае. К пластинам опасно приближаться. Если меня и Аркадия не будет, поезжайте вездеходом в Улан-Батор. Там расскажете, что видели. А сейчас ни слова… В этих залах нельзя находиться более полутора—двух часов подряд. Ни слова, Жора… Обещай, что сделаешь так, как я сказал. Дай руку!..
Батсур крепко обнял Жору и шагнул во тьму. Луч его фонаря все удалялся и удалялся и наконец превратился в тонкую блестящую иглу. Уже издали до Жоры долетел зов:
— Аркадий! Аркадий!..
Эхо подхватило его и снова понесло по залам.
Жора присел на каменный пол и ждал. Стрелки часов двигались медленно. До назначенного срока было ещё далеко.
Иногда даже хорошо немного побыть одному. По крайней мере, никто не увидит, что ты плачешь.
Тумов медленно шёл по опустевшему бульвару в Сокольниках. Темнели ветви голых деревьев. Поблёскивал мокрый асфальт. Ветер швырял в лицо мелкие брызги дождя. Вот и знакомый дом с большой стеклянной дверью. Отсюда полгода назад они начали путешествие.
Тумов тяжело вздохнул.
“Что сказать сёстрам Аркадия? Что о нем думает Люда?”
У него в боковом кармане лежала телеграмма Очира, полученная две недели назад. Две недели Игорь носил её с собой. Каждое утро он обещал себе, что вечером поедет в Сокольники, и каждый вечер малодушно искал повода, чтобы не ехать. Он уверял себя, что ждёт второй телеграммы. Но в глубине души был убеждён, что эта вторая телеграмма сообщит о непоправимом.
Уже
Сегодня утром ему передали записку Людмилы. Она настоятельно просила приехать. Больше откладывать визит было нельзя.
Взявшись за ручку входной двери, он ещё не был уверен, что позвонит в квартиру. Позвонив, не знал, скажет ли им о телеграмме из Улан-Батора или малодушно промолчит.
Дверь открыла Людмила. Она серьёзно поздоровалась с ним и сказала:
— Проходите, пожалуйста. Раздевайтесь…
“Может, они уже знают что-нибудь?” — думал Игорь, медленно снимая одну галошу, затем другую, разматывая шарф, потихоньку принимаясь стягивать пальто.
— Да проходите, в конце концов! — послышался из комнаты резкий голос Ирины Михайловны — старшей сестры Аркадия. — Что вы там копаетесь!
— Идите скорее! — тихо сказала за его спиной Людмила. — Мы очень тревожимся.
“Не знают”, — подумал Тумов и пощупал, на месте ли телеграмма.
Он прошёл в комнату.
Ирина сидела на диване возле настольной лампы с зелёным абажуром. Её узкое длинное лицо было очень бледно и в свете лампы казалось зеленоватым. Резкие морщины темнели вокруг рта. Тонкие губы были плотно сжаты. Она молча протянула Тумову узкую холодную руку и указала ему место напротив себя.
Игорь поспешно сел в глубокое кресло, довольный, что его лицо остаётся в тени. Людмила, закутавшись в большой пуховый платок, устроилась с ногами в уголке дивана, взяла на руки кошку; тихо поглаживала её.
Воцарилось напряжённое молчание.
— Ну? — спросила Ирина и закашлялась.
— Что? — растерялся Тумов.
— Сестра последнее время болеет, — торопливо пояснила Людмила и вздохнула.
— Не об этом речь, — резко сказала Ирина. — Где Аркадий?
— Я н-не знаю, — неуверенно протянул Тумов, и ему показалось, что телеграмма жжёт его грудь.
— То есть как это не знаете, Игорь Николаевич? — высоким звенящим голосом спросила Ирина. — Вы втравили его в эту поездку бог знает куда и черт знает зачем. Сами вернулись чуть не три месяца назад. От него никаких известий. Вы не показываете глаз, не считаете нужным хотя бы по телефону ясно сказать, где он и что с ним. Простите меня, но порядочные люди так не поступают. И он ещё называл вас своим другом.
— Ирина, успокойся, — тихо сказала Люда, — Извините её, Игорь Николаевич. Мы очень беспокоимся об Аркадии. Больше трех месяцев от него нет ни строчки. Вы давно возвратились и тоже молчите.
— Я все собирался, каждый день, — бормотал Тумов, не зная, куда девать глаза. — Куча дел, отчёты… Пришлось сразу ехать в командировку… Вы простите, пожалуйста, я, конечно, очень виноват, но…
— Когда вы видели его последний раз? — спросила Ирина, испытующе глядя на Тумова.
— Ровно три месяца назад, двадцать восьмого августа.
— Почему он не послал с вами письма?
— Мы разъехались в разных направлениях. Не известно было, кто первый доберётся до обжитых мест.
— Почему вы разделились?