Тайна храма
Шрифт:
— Где вы это взяли? — с дрожью в голосе спросил Максимов.
— Прадедушка моей спутницы Эммы нашел этот рисунок и запечатлел его в своем дневнике.
— Вы знаете, что на нем изображено, молодые люди?
Виктор отрицательно покачал головой.
— Почему с этим рисунком вы пришли именно ко мне? И что за дневник, о котором вы упомянули?
— В записях моего прадеда описывается встреча с Иваном Максимовым, — осторожно начала Эмма. — Это произошло где-то в Турции. Их экспедиции встретились и…
— Не немецкая ли это экспедиция Александра Рунге? — не скрывая своего волнения, воскликнул профессор.
— Вы его знали! — обрадовалась женщина. — Простите, я хотела спросить, что вы о нем знаете и откуда?
— О-о, Александр Рунге, — восхищенно произнес Максимов, — путешественник, исследователь, философ. Неоправданно забыт, как, впрочем, и мой отец, как все те, кто искал иной мир…
— Иной мир? — не удержалась Эмма.
Максимов помрачнел и подтянул коляску поближе к женщине. Не обращая внимания на ее смущение, он несколько минут вглядывался в ее лицо, затем поинтересовался:
— Вы упомянули о записях, могу я на них взглянуть?
Эмма в нерешительности оглянулась на Дорохова, но этот взгляд перехватил профессор, саркастически проворчав:
— Иначе разговора не будет.
На стол перед Максимовым легли копии мемуаров Карла Рунге. Профессор быстро переворачивал страницы, демонстрируя искусство быстрого чтения. Время от времени с его губ слетало то удивленные «О-о», то одобрительное «Э-э». Прошло не более десяти минут, и откопированные страницы плюхнулись обратно на стол.
— Да-а, впечатляет, — выдавил из себя он. — На рисунке изображен переход в другое измерение, мой отец передал оригинал этого рисунка лично Сталину в начале 30-х годов прошлого века.
Эмма и Виктор изумленно переглянулись. Не давая им опомниться, Максимов огорошил их снова: — Мой отец занимался тем же самым, чем и ваш прадед. Иван Максимов действовал по личному поручению самого Иосифа Виссарионовича Сталина. Папа в своих записях упоминает о встрече с Александром Рунге. Немец был одержим поиском иного измерения, временным порталом. Собственно это и сблизило моего отца с вашим прадедом. Рисунок, который вы мне показали, дал Александру мой отец.
Покопавшись на полке, заваленной рукописями, Максимов вытащил тоненькую папку и достал оттуда точно такой же рисунок. Он усмехнулся, глядя на вытянутые от удивления лица, и продолжил:
— Ученые сентиментальны при общении друг с другом, делятся секретной информацией, не думая о последствиях. Таким образом, копия секретного рисунка попала к Александру и, к счастью, об этом тогда никто не узнал.
— Расскажите об Александре, — бросив умоляющий взгляд на профессора, попросила Эмма.
— Отец в своих записях отзывается о нем, как о неординарной личности. Содержание их бесед он приводит довольно кратко. Во многом их взгляды были схожи кроме, пожалуй, того, что мой папа верил в коммунизм, а Рунге нет. Это обстоятельство не мешало им рассуждать о порталах, космосе, внеземных цивилизациях. Оба с интересом отмечали, что сказки всех народов мира удивительно похожи. Животные умеют разговаривать, люди перевоплощаться, летать и жить под водой. В мире полно всяких волшебных сущностей и магические слова открывают заветные двери. Они оба умели замечать мельчайшие подробности, детали, крупицы знаний, то, на что не обратит внимания обычный человек…
Максимов, рассказывая о Рунге, продолжал копаться в недрах своего необъятного шкафа и, наконец, радостно поднял над головой лист бумаги:
— Слава Богу, нашел!
Профессор замолчал, будто подбирал нужные слова и с удивительным азартом продолжил:
— В мемуарах об этом нет ни слова, но в разное время мой отец и Александр встречались с нашим соотечественником, мистиком Георгием Гурджиевым. На обоих он произвел большое впечатление. Вот, что писал о нем мой отец.
Максимов надел очки для чтения и обратился к только что найденному листку бумаги:
— Довольно долго Александр и я беседовали о Гурджиеве. Этот удивительный мистик много времени уделял всевозможным мантрам и молитвам. Он изучал их и долго экспериментировал с их применением. Гурджиев часто вспоминал народную мудрость: «Всякая молитва может быть услышана наивысшими силами и исполнена ими, только если она произнесена трижды». Самое интересное, как Гурджиев рассуждал о технике молитвы. Произнеся пожелание трижды, мы запускаем программу необратимого действия. Первый раз мы эмоционально превозносим наши чаянья. Второй раз свое пожелание мы согласуем с самими собой, чтобы убедиться, что оно именно то, что нам нужно. Приготовившись произнести в третий раз, мы должны удостовериться, что не отнимаем ничего у другого. Мы довольно долго беседовали с Александром на эту тему. При кажущейся простоте это на самом деле сложнейший механизм в мироздании. Гурджиев также рекомендует ежедневно произносить три утренних молитвы: первая во благо родителей, вторая во благо близких и третья ради собственного блага.
Отвлекшись от чтения профессор, обратившись к Эмме, прокомментировал:
— Это вероятно знакомо каждому?
— Молиться за близких — долг каждого верующего человека, — смущенно произнесла женщина. — Но то, что каждую молитву надо произносит трижды, я не слышала. О том, почему это надо делать, я узнала только сейчас от вас.
Максимов удовлетворенно кивнул и продолжил чтение:
— В каждой религии существует особенная техника чтения молитв. Мы с Александром с интересом перебирали их и все же пришли к выводу, что Гурджиев предлагал некую универсальную формулу. Интересно, что Георгий в беседе со мной настаивал на том, что после каждой молитвы надо трижды благодарить Всевышнего с тем чувством, что желаемое уже осуществилось.
Отложив листок в сторону, профессор с сожалением в голосе произнес:
— Вот, пожалуй, единственная сохранившаяся запись о той встрече. К сожалению, многие записки моего отца не сохранились. Он умер в январе 1979 года и последние четыре года жил безвыездно на нашей даче под Москвой. Многие свои труды он просто сжег. Мне, правда, удалось перечитать почти весь его огромный архив в том числе и книгу Александра об индийских кастах. Прелюбопытнейшая книга, доложу я вам, жаль, что и она утеряна безвозвратно.