Тайна Иеронима Босха
Шрифт:
Питер опустил ткань и дал понять, что пора уходить.
— Необычная трактовка. Думаю, мастер именно поэтому еще не продал картину. Иногда он рисует такие… такие необычные вещи, чтобы набить руку. Даже братство не любит подобные картины.
Петрониус кивнул. Понемногу он стал понимать, почему мастер запретил ему общаться с доминиканцами. За этим запретом скрывалось нечто большее, чем простые споры городского совета и монахов инквизиции.
— И все же, Питер, могу я просить тебя еще кое о чем? Подмастерье закрыл дверь и прислонился к стене.
— Конечно, именно
— Ты только что упомянул о братстве. Что это за братство?
Питер закашлялся, отодвинулся от стены и пошел назад в мастерскую. Петрониус почувствовал, что перешагнул черту, которую не должен был переступать. И все же он настойчиво переспросил:
— Братство! Он дважды упоминал о нем. Что это…
— Не сейчас! — резко оборвал его Питер — Я расскажу тебе, когда придет время. Иди работать. Ты получил достаточно пищи для размышления. Завтра вечером мастер захочет посмотреть твою работу, и если она ему понравится, ты останешься. В противном случае мы видимся в последний раз. Мне нужно смешивать краски.
Петрониус подошел к мольберту, ошеломленный впечатлением от картины Босха. И полученным от Питера отказом. И то и другое было как-то связано, Петрониус ощущал это почти физически. Что-то в этой мастерской скрывали от посторонних глаз.
XII
— Какие же мысли возникают у вас, когда вы смотрите на картину?
Петрониус не мог сосредоточиться на вопросе Босха. Он не сводил глаз с двустворчатой картины, на которую мастер осторожно наносил лак. Гризайль, техника, при которой один и тот же цвет наносят вновь и вновь, например, серый на серый, для достижения эффекта рельефности. В мастерской пахло мастикой и спиртом.
— О чем вы спрашивали, мастер?
Босх повернулся к подмастерью и внимательно осмотрел его с ног до головы.
— Что такое? Вы разве никогда не видели картину, которую покрывают лаком?
— Видел, — пролепетал живописец из Аугсбурга. — Но не столь необычную.
Босх ухмыльнулся, взял чашу и обмакнул ткань в жидкость. Затем легкими круговыми движениями стал втирать ее в картину, пока вся поверхность не пропиталась и не заблестела.
— Я спрашивал вас, о чем вы думали во время работы над своей картиной.
Петрониус отвел взгляд от картины мастера. Его собственная работа была прикреплена к стропилам крыши.
— Вам не нравится?
Босх начал раздражаться.
— Ответьте на вопрос!
Петрониус встрепенулся. От запаха спирта у него пересохло горло.
— Как вы пожелали, я нарисовал картину, не руководствуясь общепринятыми критериями. Бог создал Еву, но Адам отвернулся от Господа, потому что ему не нужна была женщина. Господь навязал ее Адаму. И сначала Адам не знал, что с ней делать. Ева не появляется из ребра Адама, как описано в Библии. Она появляется из головы Господа. Я связываю это с сюжетами греческой мифологии…
— И это приведет вас на костер инквизиции. Вы глупец. Если бы я не был Босхом, то велел бы сжечь вас вместе с вашими еретическими мыслями. Позволить Еве выйти из головы Господа, как богиня Афина вышла из головы Зевса! Единственная греческая богиня, с которой считались и к мнению которой прислушивались боги-олимпийцы. Глупец! Будто у мужчин и женщин одинаковые права. Какая дерзость! Я повторяю еще раз: возьмите картину, разорвите ее в клочья и сожгите здесь же и немедленно!
Босх указал рукой на таз с углем, стоявший в углу. Его наверняка использовали для обогрева в прохладные вечера или для приготовления черной краски. Петрониус снял картину со стропил и стал медленно отрывать полосу за полосой и бросать в таз.
Босх добавил туда немного спирта и поджег с помощью лучины. Голубоватые языки пламени быстро набросились на бумагу, края почернели, бумага вспыхнула от жара и тут же превратилась в черный пепел. От райского сада ничего не осталось.
Лишь теперь Петрониус отважился спросить:
— Я выдержал экзамен?
— Я еще не прочел, что написал о вас Дюрер. Но и сейчас ясно, что у вас есть воображение, Петрониус Орис. Одобряю. Никто в этом городе не отважился бы показать такой рисунок. Что я говорю: никто в Брабанте и за его пределами! Одни — потому что не могут, другие — потому что боятся инквизиции и рисуют дерьмовые картины при одной только мысли об инквизиторах.
Мастер, глядя в пол, обошел вокруг подмастерья.
— Я оставляю вас. В борьбе против доминиканцев мне способны помочь только бесстрашные люди. У кого вы научились так мыслить?
Петрониус нахмурился. Он не хотел обманывать Босха и боялся признаться ему в своем с Питером проступке, но все же решился сказать правду:
— У вас, мастер Босх. Питер показал мне одну из сцен вашей картины. Позавчера. Она стоит внизу, в темной комнате.
Петрониус почувствовал, что Босх остановился, однако не отважился повернуться к нему.
Подмастерье снова обратил взгляд на стоявшую перед ним картину, две боковые створки триптиха. Центр картины заполняла земная сфера — огромных размеров мыльный пузырь, хрустальный шар. Внутри был заключен и спрятан окруженный морем пустынный диск Земли, парящий над преисподней. Шел третий день сотворения мира. Земля только что отделилась от воды, растительность бурно цвела.
Сквозь тяжелые облака на Землю падали слабые лучи солнца. Слово создало цвета и формы. Но Петрониуса не оставляло ощущение, что слово Творца было понято неверно. Поросль казалась странной, горы необычными, образы будто вышли из лаборатории алхимиков. Колбы, трубки, дистилляторы.
Босх словно угадал мысли Петрониуса, так как подмастерье неожиданно услышал тихий шепот мастера у своего уха:
— И над всем этим восседает на троне Господь Бог! Он создал мир в химической реторте. Rotornar al segno — назад к первобытному. Но пар поднимался с земли, и орошал лицо земли, сказано у Моисея. Созидательная влага, рождающая жизнь. Лишь по этой причине мир должен быть серым. Я знаю, Питер показал вам картину. Он сделал так по моему пожеланию. Хорошо, что вы оказались честны. Никакой Дюрер не мог привить вам эту честность. Та картина — копия моего триптиха «Воз сена». Копия. Оригинал продан!