Тайна имперской короны
Шрифт:
– А я видела такого льва, – безмятежно сообщила пресс-служба.
– Где?!!
– В Юрьеве Польском. Мы туда ездили, когда готовили культурную программу для немецкой делегации.
Ну точно! От досады я был готов самому себе надавать подзатыльников.
В конце концов, в России сохранилось всего четыре храма, датируемых XII веком. И всякий культурный человек обязан уметь перечислить их назубок. Дмитриевский и Успенский соборы во Владимире, храм Покрова на Нерли в Боголюбове, Георгиевский собор в Юрьеве Польском – вот все, что сохранилось
– А у Георгиевского собора в Юрьеве Польском имеется Троицкий придел, – тихонько заметил эксперт Ваня, который моментально сориентировался и уже успел нащелкать что-то в своем ноутбуке.
– При чем здесь Троицкий придел? – захлопала ресницами представительница пресс-службы.
– Э-э, видите ли, – осторожно произнес я, украдкой поглядев на княжну. Та сидела опустив голову и казалась полностью погруженной в себя. Но что делать? Я кашлянул и продолжил: – В уцелевших от огня материалах мы обнаружили указание на то, что следующий ключ связан во-первых, с Троицей, а во-вторых, с таким вот изображением льва. И вы так удачно навели нас на мысль, что очередную подсказку нужно искать в Георгиевском соборе города Юрьев Польской.
– О! – воодушевилась американка. – Значит мы вовремя.
– Выходит так, – вынужден был согласиться я.
В эту секунду княжна тихо ойкнула и мягко повалилась со стула на пол.
Она потеряла сознание.
Глава 11. Огненноликий ангел
Вот так неудачно все получилось. Наша компания вкупе с американцами ринулась искать следы сокровищ в Юрьев Польской (200 километров от Москвы), а меня судьба отправила в приемный покой столичной больницы, куда скорая помощь доставила сербскую княжну.
Утешительным признаком было то, что девушка очнулась еще по пути в клинику и, находясь в машине, смотрела вокруг вполне осмысленно. Но с учетом предыдущего диагноза о сотрясении мозга, эти ее внезапные падения на пол мне здорово не понравились. Мозг – субстанция тонкая, требует бережного отношения…
И вот я сидел в коридоре приемного покоя и ни на чем не мог сосредоточиться. Мысли убегали то вслед уехавшим из Москвы соратникам, то возвращались к беспокойству за здоровье княжны. Ведь причиной ее недомоганий, как ни крути, был лично я. Герой, блин.
Обстановка вокруг, в духе современных веяний, была вполне комфортной. Мягкие кресла, уютные светлые занавеси на окнах, кулер с горячей и холодной водой (можно попить чай-кофе), офисные растения, расставленные тут и там, как привет от живой природы… В общем, если бы не мое смятенное состояние, сидеть здесь было бы даже приятно.
Через какое-то время я адаптировался к окружающей среде и обратил внимание на еще одного ожидающего, сидевшего у стены напротив. Это был рыхловатый мужчина в очках, одетый не по
Заметив, что я смотрю на него, мужчина заулыбался и приподнял зад над стулом.
– Вы не возражаете? – спросил он, указывая на соседнее со мною сиденье.
– Отнюдь. Присаживайтесь.
– О, вы выражаетесь, как человек не лишенный склонности к литературе.
– Я по всякому выражаюсь.
– Это прекрасно.
– Да? Не знал.
– Видите ли, – продолжил рыхловатый энтузиаст общения, – я ищу нестандартных людей.
– У-у…
– Дело в том, что я литератор, и сейчас как раз в поиске темы для своего нового романа.
– А почему в больнице?
– Вы совершенно правы. Обычно авторы ищут тему в морге. Но лично я считаю, что живой человек всегда намного интереснее мертвого.
– Я тоже так считаю.
– Правда? – обрадовался рыхловатый. – Как приятно встретить единомышленника.
– Но я полагал, что все думают так же. То есть в этом плане мы все единомышленники.
– Не скажите, – литератор отставил в сторону портфель и извлек из кармана громадных размеров носовой платок, которым принялся протирать очки, сорванные с носа. Глазки его, не загороженные стеклами, оказались небольшими, но бойкими.
– Понимаете, – продолжил искатель темы, снова водрузив очки на предназначенное им место, – в литературе свои законы. Чтобы роман цеплял, в нем должна быть тайна, страсть, внутренняя драма и, разумеется, любовь, жизнь и смерть. Согласны?
– Ну, в общем…
– Поэтому сейчас наиболее популярны детективы, которые начинаются с того, что найден труп. Причем желательно окровавленный, а еще лучше расчлененный. И далее начинается разгадка страшной тайны: кто убил, зачем, почему? Я правильно излагаю? Вы согласны?
– К сожалению, ничем помочь не могу, – удрученно сказал я. – Трупа у меня нет.
– Да нет же, – замахал на меня ладошками литератор. – Я как раз пытаюсь сказать, что схема детектива порочна изначально. В ней человек становится интересен обществу только после того, как его убьют. Пока он жив, то на фиг никому не нужен. Но стоит только какому-нибудь маньяку лишить его головы или других частей тела, как все вокруг начинают чесать в затылках и дружно вспоминать: а какой, собственно, он был? О чем думал? С кем дружил? К чему стремился?
– Ну да, – задумчиво произнес я и почесал в затылке. – Действительно.
– Между тем, на мой взгляд, человеком стоит заинтересоваться, пока он жив. Вы согласны?
– На 100%.
– И вот я сижу здесь, в месте, где объединились боль, сострадание, любовь, возможно искупительная жертва… А в финале, кто знает? может быть, и смерть. Трагическая и возвышенная, когда усталый врач выходит из операционной, бессильно опустив руки, и скорбная мать, увидев в его лице свершенный приговор, начинает рыдать…