Тайна инженера Грейвса
Шрифт:
Батейн пожал плечами:
— Не совсем. Мне представляется маловероятным, чтобы наше спокойное Солнце плевалось апейроном, а потому метеоритный аспект гипотезы я отвергаю. Но я убежден, что стабильность апейрона можно достаточно долго поддерживать и при нормальном давлении.
— Интуиция?
— Почему интуиция? — несколько обиделся Батейн и ткнул себя пальцем в грудь. — Я сам, лично, с помощью компьютера, конечно, много недель возился с расчетами. И в конце концов заверил Вильяма, что стабильный апейрон реален!
— Вильяма? — Рене был ошарашен. —
— Почему вас это удивляет? На него работали многие. Грейвс хорошо платил, вот в чем секрет. А у меня нет друзей среди миллиардеров, мистер пресса.
Батейн хотел сказать еще что-то, но Рене приложил палец к губам: к столу подходила официантка.
— Простите, мсье, кто из вас Николае Батейн?
Рене и геолог переглянулись.
— А почему, собственно, вы решили, Мари, что за этим столом должен находиться Батейн? — быстро спросил журналист.
Мари мило и несколько недоуменно улыбнулась.
— Мне сказал об этом незнакомый, но вполне приличный человек. — Она передернула плечиками. — Мсье Батейна приглашают к телефону.
Глава 14
Известие о том, что Батейн сотрудничал с Грейвсом, не только удивило Рене, но и обеспокоило его, заставило задуматься. Он вдруг почти физически ощутил, как вокруг него затягивается некая незримая, но несокрушимая петля, приковывающая его к делу Грейвса, не дающая ему свободно действовать и располагать собой. Митчел, Аттенборо, Серлин, Шербье, Лонгвиль, Пьер, Робер, Хирш, Баррис и вот теперь Батейн — все они причастны к этому делу, все заинтересованы в нем так или иначе, все они и помогают и мешают. Их совместные, на первый взгляд, диффузно направленные усилия образовывали некую хитрую равнодействующую, Рене чудилось, она нацеливается, помимо воли каждого участника, чьей-то опытной, жесткой рукой. Чьей? Дяди Майкла, Аттенборо, самого Грейвса?
Наши опасения — все равно что снежный ком: достаточно подтолкнуть его под уклон, как дальше он покатился сам, все время нарастая в объеме. Рене вспомнил «хвост», рыжий Боб Лесли куда-то исчез. Хорошо это или плохо? И с дядей Майклом уже давно не было контактов. Телефон Смита у журналиста был, но использовать его разрешалось только в самом крайнем случае, а до этого еще не дошло. Обычно же детектив сам звонил Хойлу и путем наивного, с точки зрения Рене, но надежного, по уверению Смита, кода, основанного на заранее обусловленных иносказаниях, они легко договаривались и информировали друг друга. Дядя Майкл молчал уже больше недели! Что бы это значило?
Рене так задумался, что появление возле столика молодой прекрасно сложенной женщины застало его врасплох.
— Вы любите одиночество?
— Очень, — суховато ответил Хойл.
— И прекрасно, — безапелляционно заявила женщина, отодвигая стул.
Рене вовсе не собирался флиртовать и пускаться в любовные авантюры, но вежливая ссылка на даму, которая вот-вот должна подойти, нисколько не помогла.
— А я разве не дама? — спросила дева и бесцеремонно уселась за столик. — Меня зовут Анна.
Она была явно навеселе, но не исключено, что больше представлялась пьяненькой, чем была ею на самом деле. Поставив локти на стол, она бесстыдно глядела прямо в глаза Хойла нахальными чуть улыбающимися глазами.
— Вы англичанин?
— Увы, — скорбно вздохнул Рене.
— Это сразу видно. Только англичанин может сидеть как столб, когда все порядочные люди танцуют.
— Простите, разве могут столбы сидеть? Мне всегда казалось, что они стоят.
Анна захохотала, запрокинув голову, демонстрируя белые, как сахар, маленькие зубки и свежую, без единой морщинки шейку.
— Мой скучный, как Тауэр, англичанин шутит. Как вас зовут?
— Меня? — переспросил Хойл, раздумывая, стоит ли говорить ей свое настоящее имя, все зависело от того, кто она и зачем подсела к его столику. И представился: — Меня зовут Рем.
— Рем? Разве это человеческое имя? По-моему, это собачья кличка. По крайней мере, так зовут песика моей подружки. Впрочем, так звали и одного из основателей Рима. Ромул и Рем основали великий город, поездка в который стоит так идиотски дорого, — закончила она грустно.
— Вы изучаете древнюю историю? — вежливо поинтересовался журналист.
— Изучаете! Я бакалавр искусств, окончила Сорбонну. А вы думали, я уличная девка? — эти последние слова она выговорила с каким-то особенным удовольствием.
Рене мягко улыбнулся:
— Знаете, сейчас как-то стерлись грани между людьми. Стандартизация душа нашей эпохи.
Теперь в смехе Анны Рене слышались истеричные нотки.
— У вас острый глаз, — сказала она, переводя дыхание, — верно. Порядочные женщины стараются хоть немного походить на уличных девок доступность распаляет мужчину. А дорогие проститутки изо всех сил стараются играть в порядочность и строгость — это и пикантно и доходно. А вы, — вдруг в упор и без улыбки спросила она, — какую роль играете вы?
— Вот уже несколько лет пытаюсь быть журналистом. — Встретившись взглядом с официанткой, Рене подозвал ее улыбкой и кивком головы.
— Кому это вы строите глазки? — сейчас же воинственно спросила Анна, оборачиваясь.
— Надеюсь, вы выпьете со мной?
— Разумеется. Причем виски. А не вот этой подкрашенной водички, — она кивнула на «Шатонеф дю паи».
Пока Рене просил чистый бокал, Анна бесцеремонно и весьма неодобрительно разглядывала официантку.
— Ее миссия детопроизводство, — заключила она, когда девушка отошла от столика.
— Серьезная миссия.
— А у вас?
— Журналист должен быть всегда убежден в серьезности своей миссии. Как только эта убежденность теряется, нужно менять профессию, — Хойл проговорил это, глядя, правда, не на собеседницу, а на соусницу, стоявшую посредине стола.
— Рыцарь пера и бумаги, — презрительно сказала Анна, — почему вы не приглашаете меня танцевать?
— Не хочу нарушать таинство стриптиза.
Она мельком взглянула через плечо и передернулась.
— Мерзость! Зрелище для сластолюбивых стариков и импотентов.