Тайна казачьего обоза
Шрифт:
Безжалостные Тигры соблюдали осторожность и конспирацию (исключительно все бойцы въехали в Россию на законном основании, стали по приезде на учёт в миграционной службе, прошли требуемый медосмотр).
Одновременно более ста человек в один день не собирались на поляне.
Под руководством старших товарищей и опытных инструктором совершенствовали полученные знания восточных единоборств. Единственным отличием от других мест массового скопления людей, на тренировках Тигров царила тишина. Не раздавались знакомые по гонконговским фильмам выкрики «Киай!», «Ху!» и «Ха!». Тигры занимались в полном молчании, тесно стиснув зубы и крепко сжав губы.
Выполнялись упражнения
Слепое служение определённой цели закаляло и делало дерзновенными молодые сердца; они очень быстро теряли в своей душе всякое сочувствие и сострадание к ближнему, с безразличием наблюдали чужую смерть, становились безжалостными исполнителями приказов старших. Что ждало воинов Безжалостного Тигра впереди? Полное забвение.
Для воспитания презрения к смерти и подавить самый её страх, воины ежедневно проходили особого рода закалку, жёсткий вид тренировки: один из воинов брал в руки широкую доску и держал её на некотором расстоянии от груди, в то время как его товарищи бросали в доску ножи и метательные дротики. По мере обучения упражнение усложнялось — доска становилась уже, до тех пор, пока воин не держал перед собой узкую рейку, а другие бойцы продолжали метать в неё ножи. Эта часть тренировки была самой тяжёлой; особое умение и сноровка требовались от метателя, рука его должна быть твёрдой, глаз — метким; полное владение собой. Не редко на последнем этапе воин, державший рейку, получал ранения (полное отсутствие защиты на теле, залог успешного воспитания презрения к смерти), иногда не совместимые с жизнью. Его относили в безлюдное место и оставляли на растерзание хищникам.
С этого момента все воспоминания о нём старательно стирались.
Тренировки сегодняшнего дня ничем не отличались от предыдущих. Хлёстко звучали удары, раздавался сухой стук тренировочных мечей и шестов. За происходящим наблюдал старший инструктор, среднего роста китаец, жилистый, высушенное лицо напоминало голову ястреба, высокий лоб, переходящий в редкие залысины, широкие брови, типичный для азиатов разрез глаз и только нос, тонкий, длинный, горбатый нос, хищно нависающий над узкими ниточками губ, делал его отдалённо похожим на горца. Тёмно-карие глаза охватывали всю поляну, он видел сразу всех тренирующихся Тигров; кого-то подбадривал резким гортанным окриком; уставших подгонял свистом; нерадивых, такие тоже встречались среди бойцов, щедро одаривал ударами булавы с мощными шипами на утолщении. Бил ею по чём придётся: по спине, шее, голове, если внезапно провинившийся пытался уклоняться от ударов или защищаться, что было категорически запрещено, старший инструктор, не теряя самообладания, забивал, беднягу, до бесчувствия и, окончив экзекуцию, забывал о нём тотчас.
Сегодня бойцы старались, проявляя верх упорства и настойчивости. Тому способствовала погода. Неделя невозможного пекла сменилась прохладой. С утра небо заволокло тёмно-свинцовыми,
Свежесть и прохлада не давали раньше времени проявиться усталости и разбившие попарно Тигры тренировались слаженно и чётко, будто заведённые куклы.
Старший инструктор крутил в руках булаву, сожалея искренне, что сегодня ей придётся поскучать. Приглядываясь к тренирующимся, обвёл внимательным взглядом поляну и увиденное вызвало прилив радости: булаве нашлась работа!
Жестом, подозвав инструктора, поинтересовался странным поведением молодого бойца и указал булавой направление. Действительно, молодой человек вёл себя странно, он всё время старался пропустить удар, приходившийся на больное место, и при этом совершенно не принимал мер защиты, будто наказывал сам себя за один ему известный проступок. Инструктор рассмотрел фигуру бойца и, приблизившись к уху, горячо в него зашептал, облизывая губы.
По мере рассказа, лицо старшего инструктора меняло выражение: алчно раскрылись глаза, морщины покрыли лоб, смешно шевелились уши (инструктор знал, это плохой знак и держался осторожно), выслушав, старший инструктор вытянул трубочкой губы и издал монотонный свист, так безутешно воет в горных расселинах зимний ветер.
— Приведи его ко мне, — едва шевеля губами, сказал старший инструктор.
Низко поклонившись, инструктор бегом бросился выполнять приказание.
Странно ведущий боец — продавец на рынке, проговорившийся про Хабаровск и выдавший мелкие детали, быстро подбежал к старшему инструктору и остановился в шаге от него, опустив голову.
— Это похвально — знание; владение языком страны пребывания облегчает выполнение задания, — медленно начал старший инструктор, — скажу больше, очень хорошо, что ты умеешь быстро вживаться в роль, легко устанавливаешь контакты с местным населением. Хотел бы сказать, что горжусь твоими качествами, но воздержусь. Знаешь почему?
Тигр стоял, не двигаясь и не поднимая взгляда.
— Подними лицо, — приказал старший инструктор, — мне важно, беседуя, видеть эффект, производимый моими словами. Смелее. Вот. Прекрасно! — старший инструктор потянулся, затрещали суставы. Он улыбнулся. — Ты мне так и не ответил, почему я не могу тобой гордиться.
Молодой боец глубоко вздохнул, но промолчал.
— Твоё молчание я расцениваю как очень хорошее качество, именно в этот момент. — Коротко размахнувшись, старший инструктор опустил булаву на правое плечо Тигра; он смолчал, стерпев боль и, не издал ни звука. — Видишь, молчать совсем не трудно. — Снова удар по левому плечу. — Держать язык за зубами ты обязан всегда, — снова, замахнувшись, старший инструктор нанёс удар в грудь. — Говорить только по необходимости, — удар булавой в пах. Тигр, безмолвно открывая рот, опустился на колени, схватившись руками за больное место.
— Больше я не произнесу ни слова, — закончил профилактику старший инструктор. — Я послужу тебе образцом поведения. Говорить будет моя булава!
Тяжёлый, без сновидений сон, как падение в бездонную пропасть, прервался мучительным похмельным пробуждением. Голова раскалывалась на части, ныл затылок, в висках маленькие гномики дробно стучали малюсенькими молоточками. Огромный ком тошноты то подкатывал к горлу, едва удавалось сдержать позывы рвоты, то откатывался вниз к желудку, и наступало непродолжительное облегчение.