Тайна китайского апельсина
Шрифт:
— Полагаю, для того, чтобы показать хозяевам, как им понравилось угощение?
— Совершенно верно. Потом… Дайте-ка подумать. — Она приложила палец к своей изящной нижней губе и задумалась. — Ах да! Для того чтобы охладиться, китайцы используют нагретые полотенца — тот же принцип, что и с горячими напитками, — а для удаления пота применяют влажные салфетки. Вообще, там ужасно жарко.
— Представляю.
— Само собой, они ездят по левой стороне дороги, а не по правой, но это встречается не только на Востоке, так же поступает большинство европейцев. Что еще? Перед
— Как наивно!
— Как логично, — возразила она. — Я вижу, что, говоря о Востоке, вы, как и все западники, напускаете на себя покровительственный вид. Бремя белого человека и все такое…
Эллери вспыхнул:
— Вы правы. Что-нибудь еще?
Она нахмурилась:
— О, можно привести тысячи примеров… Скажем, женщины у них носят брюки, а мужчины — робы, похожие на юбки. Китайские студенты в классе занимаются вслух…
— Господи, а это зачем?
Джози Темпл улыбнулась:
— Чтобы учитель был уверен, что они действительно учатся. Потом, все китайцы рождаются в годовалом возрасте, потому что считается, что человек появляется на свет во время зачатия, а не когда выходит из утробы. Каждый китаец празднует свой день рождения в Новый год, независимо от того, в какой месяц он родился на самом деле.
— Боже милостивый! Но это сильно упрощает дело, не правда ли?
— Не так уж сильно, — ответила она хмуро, — потому что день Нового года у них все время разный. Он не является постоянной датой и рассчитывается по довольно капризному тринадцатимесячному календарю. Кроме того, мои друзья-китайцы платят по счетам только два раза в году — на пятую луну и на Новый год; это очень удобно для должников, поскольку на это время они прячутся кто куда, и несчастные кредиторы бегают по улицам с зажженными фонарями среди бела дня, чтобы взыскать с них плату.
Эллери уставился на нее:
— Почему с зажженными фонарями?
— Потому что, хотя наступил уже следующий день после Нового года, тот факт, что кредиторы ходят с зажженными фонарями, показывает, что никакого дня еще не наступило, а по-прежнему ночь! Как вам это нравится?
— Превосходно, — рассмеялся Эллери. — Теперь я вижу, что сам был довольно скверным образом перевернут задом наперед. Мне кажется, западный мир может с выгодой перенять многие китайские идеи. А как насчет китайского театра? Там есть что-нибудь задом наперед?
— Вряд ли. Конечно, никакой сцены у них нет — в этом они похожи на елизаветинцев. Кроме того, их музыка всегда звучит в одной гамме, причем минорной; все китайцы поют фальцетом; они покупают себе гробы и выбирают место на кладбище заранее, пока живы; парикмахеры стригут и бреют людей не в помещении, а на улице; самая страшная месть, которую может придумать ваш враг, это убить себя на пороге вашего дома… — Она резко остановилась, кусая губы. Потом бросила на него быстрый и проницательный взгляд из-под своих великолепных ресниц, опустила глаза и стала смотреть
— В самом деле? — мягко отозвался Эллери. — Это очень интересно, мисс Темпл. А какой глубокий смысл заключается в этой милой церемонии, могу я вас спросить?
Она пробормотала:
— Это открывает перед всем миром тайную вину вашего врага и навеки обрекает его на публичное бесчестье.
— Но при этом вы… э… умираете?
— Да, при этом вы умираете.
— Поразительная философия. — Эллери задумчиво посмотрел на потолок. — Просто поразительная. Что-то вроде японского харакири, только в другом варианте.
— Но она не имеет ничего общего с этим… с этим убийством, мистер Квин, — тихо произнесла мисс Темпл.
— А? Да, пожалуй, нет. Конечно нет. — Эллери снял пенсне и начал протирать блестящие линзы носовым платком. — А как насчет китайских апельсинов, мисс Темпл?
— Простите?
— Китайских апельсинов. Я хочу сказать — мандаринов. Тут есть что-нибудь наоборот?
— Наоборот? Ну… В общем-то это не совсем мандарины, мистер Квин. Апельсины в Китае намного больше мандаринов, они разнообразны и гораздо более изысканны на вкус. — Она слегка вздохнула. — Боже мой! Вы не узнаете, что такое настоящий апельсин, пока не вонзите свои зубы в один из этих огромных, ароматных, сочных, сладких… — Неожиданно она произнесла нараспев какое-то слово, которое едва не заставило Эллери выронить пенсне.
— Что? — спросил он резко.
Она повторила то же слово — словно обрывок мелодии, пропетой в нос. Это звучало очень похоже на «мандарин», только с другой концовкой.
— Так называется апельсин на одном из китайских диалектов. Есть множество сортов — может быть, несколько сотен. У каждого сорта свое название, и каждое название звучит по-разному в зависимости от местности, где их выращивают. Например, сахарные апельсины…
Но Эллери уже не слушал. Он массировал свой узкий подбородок и смотрел на стену.
— Скажите, мисс Темпл, — перебил он резко, — зачем вы заходили вчера в кабинет к Дону Керку?
Некоторое время она молчала. Потом снова скрестила руки и слабо улыбнулась.
— Вы немного непоследовательны, не правда ли, мистер Квин? Уверяю вас, тут не было ничего серьезного. Просто мне пришла в голову одна мысль, и поскольку я натура импульсивная, то, переодевшись к ужину, решила сразу заглянуть к Дону… к мистеру Керку, чтобы обсудить с ним эту идею.
— Какую идею?
— Насчет китайского художника.
— Китайского художника! — Эллери вскочил на ноги. — Китайского художника! Какого китайского художника?
— Мистер Квин, да что с вами такое?
Он сжал ее хрупкое плечо.
— Какого китайского художника, мисс Темпл?
Она немного побледнела, потом тихо пояснила:
— Йенга. Моего друга. Он учится в Колумбийском университете, как и многие китайцы в этом городе. Это сын одного из самых богатых торговцев в Кантоне. У него замечательный талант к акварельной живописи. Мы искали человека, который мог бы сделать обложку к моей книге, — той, которую издает мистер Керк, — и тут я вдруг подумала о Йенге. Поэтому я и зашла…