Тайна королевы Елисаветы
Шрифт:
— Сэр Валентин сделает так, как вы хотите, — сказал доктор, очевидно решившийся действовать как можно энергичнее, только бы спасти своего пациента, — но вам, наверное, нужны будут свежие лошади? Антоний сейчас приготовит вам их. Потом вы говорили, что хотели бы взять с собой которого-нибудь из слуг сэра Валентина? Возьмите Антония, здесь в окрестности все его знают. А ты, Антоний, отправляйся седлать лошадей и пришли мне сюда Марию и Джона, пусть они помогут мне устроить нашего больного, как можно удобнее, в тайнике. Вы же, Мерриот, поезжайте прямо на север, как и говорили, мы же со своей стороны сделаем все,
Говоря это, доктор подошел к стене, отдернул один из ковров, висевших на ней, и открыл тайник.
Антоний, все время хмурившийся, пока доктор отдавал ему приказания, стоял в нерешительности и вопросительно смотрел на своего господина.
— Послушайте, святой отец, — заговорил вдруг сэр Валентин.
При этих словах Гель вздрогнул и внимательнее посмотрел на доктора: он понял, что видит перед собой переодетого католического монаха, очевидно, тоже спасающегося от преследования королевы Елисаветы. По-видимому, он, однако, был настолько сведущ в медицине, что мог взять на себя лечение серьезной раны, полученной сэром Валентином.
— Теперь не время говорить и рассуждать, сын мой, — ответил монах. — Помните о тех, кого вы оставили во Франции, и пусть Антоний делает то, что я ему приказал.
— Ты слышал, Антоний, — заметил больной после минуты раздумья и колебания. — Приготовьте лошадей.
— Трех, Антоний, — заметил Гель, который вдруг вспомнил, что драгоценное время уходит, и терять его нельзя: — наших двух лошадей я могу оставить вам.
— Возьми с собой побольше денег, Антоний, — сказал больной.
— У меня есть деньги, сэр, — заметил Гель.
— Но все равно, Антоний тоже должен взять деньги, Возьми половину того, что ты найдешь у меня в шкапу; остальные деньги пригодятся мне на дорогу во Францию, если только ваш сумасбродный план удастся.
— Я могу поручиться за то, что вы в скором времени очутитесь во Франции, — сказал Гель.
— Да, нам приходилось совершать этот путь даже тогда, когда опасности грозили нам со всех сторон, — заметил сэр Флитвуд, посматривая на монаха. — А теперь, Антоний, запомни еще, что я тебе скажу. В случае, если этому юноше удастся уйти от своих преследователей, ты проводишь его во Францию ко мне. И тогда, если нам суждено еще встретиться в этом мире, я сделаю все на свете, чтобы отблагодарить тебя, Гарри: за твою привязанность и самоотвержение. Конечно, я знаю, что этот дом, где я теперь нахожусь, будет конфискован, и его отберут в казну, но ты сам видишь, Гарри, что я совершенно забросил свои здешние имения, в доме у меня теперь только трое слуг, тогда как раньше их было несколько десятков. Но зато все это время я заботился о том, чтобы устроиться как можно лучше во Франции, и если ты приедешь туда, Гарри, тебе не придется больше никогда испытывать нужды.
— Вы обо мне не думайте, сэр Валентин, — сказал Гель, — думайте только о себе, а пока я прощусь с вами и пойду помочь Антонию седлать лошадей, мы и так уже потеряли много времени.
Но сэр Валентин непременно хотел обнять своего спасителя и попросил молодого человека наклониться к нему. Когда тот исполнил его просьбу и поцеловал его, на глазах раненого навернулись слезы. Затем Гель обернулся к монаху, чтобы проститься и с ним. Тот молча подошел к стулу, на котором висел длинный черный плащ, снял его и подал Гелю со словами:
— Возьмите этот плащ, он принадлежит сэру Валентину и больше подходит к той роли, которую вы собираетесь играть. А теперь Бог да благословит вас, идите и не теряйте времени.
Не теряя ни минуты времени, Гель быстро вышел из комнаты и поспешил в конюшню, где Антоний уже седлал лошадей; он предложил ему заменить его в этом деле, с тем чтобы тот вошел и запасся нужными деньгами.
Антоний быстро исполнил его приказание и, несколько минут спустя, уже опять очутился в конюшне, где и стал помогать Гелю, внимательно выслушивая его поучения относительно того, что он должен делать, когда появятся гонцы королевы.
Когда лошади были оседланы, Гель быстро вскочил на одну из них, остальных двух он приказал привязать к воротам, чтобы они были наготове; затем он поехал навстречу капитану Боттлю, чтобы уговориться с ним, как действовать дальше. Старик выслушал его очень внимательно, вполне согласился с его планом, и когда при свете фонаря, принесенного Антонием, увидел превращение, происшедшее в наружности Геля, он не мог не выразить ему своего одобрения.
— А что же этот старик, он, кажется, пуританин, едет тоже с нами? — спросил Боттль вполголоса. — Не особенно веселое общество, нечего сказать, вероятно, всю дорогу он будет проповедовать о том, что следует умерщвлять свою плоть, и мне придется сдерживаться, чтобы не всадить ему шпагу в горло. Однако, что это такое? Я слышу вдали топот копыт. Прислушайтесь-ка!
Гель ясно услышал действительно топот копыт по деревянному мосту, пересекавшему большую дорогу, ведущую из Лондона.
— Неужели это наши преследователи? — шепотом спросил Гель. — Они едут очень медленно.
— Но кто же, кроме них, может ехать теперь в такой поздний час? — ответил Боттль. — Они ведь думают, что им незачем торопиться, их жертва не уйдет от них.
— Однако куда это запропастился Антоний? — воскликнул Гель. — Без его фонаря, который он унес с собой, все пропало. Мне именно важно, чтобы они видели мое лицо. Я въеду опять во двор и посмотрю, где он.
— Да, они, по-видимому, не торопятся. Послушайте: вот они остановились теперь там в самом городке и очевидно расспрашивают, как проехать в Флитвуд.
— Да, вероятно, это нам и на руку, там они узнают про рану сэра Валентина.
Оба собеседника замолчали и стали прислушиваться, сердца их бились невольно сильнее, чем всегда. Гель испытывал теперь почти то же чувство, как перед представлением «Гамлета».
— Вот они поехали дальше, — воскликнул наконец Гель сквозь стиснутые зубы. — Ах, этот негодный Антоний, где он?
— Тише, вот он идет.
Антоний действительно спешил к ним, он тоже услышал топот копыт и поэтому значительно ускорил шаги.
— Скорее в седло, — крикнул ему Гель, — а теперь прошу меня слушаться и делать то, что я приказываю.
Говоря это, Гель медленно выехал на улицу; все трое остановились неподвижно около самых ворот, Антоний держал в руках фонарь, так что свет его падал прямо на лицо Мерриота. Все трое напряженно прислушивались к все приближающемуся шуму копыт. Где-то вдали часы пробили восемь, и затем ясно послышался голос одного из всадников, тихо говорившего, что-то своим спутникам.