Тайна крови
Шрифт:
— Вот ведь скотина! Даже он меня использовал! — и почему-то только влияние на Таххира вызвало во мне жутчайшую обиду. Все мужики — пустынные мертвоеды! Все до единого! А вожак стаи передо мной сейчас сидит! Молодцы дохлогрызки, сжирающие своих самцов после оплодотворения! Вот памятник надо им ставить!
Хартман даже в лице не изменился, словно все, что сказано, к нему не относится и его не касается. А ведь касается. Он тоже мужик и тоже в моей жизни потоптался и уже устроился поудобнее, чтоб хорошенько так нагадить! Поди нагадит побольше Таххира! Вот почему тот мне тмс-ки насылает. Без меня потухла искорка
— Все эти люди должны были остаться пустышками. Фета Адель, при большом усердии, могла дотянуть до искристой. Но после встречи с вами в их жизни произошли невероятные изменения.
Ага, вот только суть в том, что когда жизнь поворачивается к твоему собеседнику лицом, на тебя неизменно смотрит ее жопа. Большая такая, жирная, ехидная жопа! И это еще хорошо, если она активности не проявляет. В лучшем случае накроет тебя, а в худшем — завалит так, что не отплюешься потом.
— Поэтому нет, фета Сайонелл. Я ничего не путаю. Вчера я лично убедился, что вы способны усилить имеющуюся искру любого, в том числе великородного.
Вот что-то мне не нравится этот взгляд. Внимательный, цепкий, холодный. А как шедеврально страсть передо мной разыгрывал. У меня до сих пор при взгляде на его руки кожа огнем вспыхивает…
— Вы замечательный актер, фетрой, — голос дрогнул, но я стиснула зубы, не позволяя себе лишних эмоций. Щелкнула панель в стене и отъехала в сторону. Пухлая кухарка вернулась с подносом в руках, убрала со стола пустую тарелку Харви, поставила перед ним ароматный кофе. Мой же завтрак остался цел, хотя есть хотелось — аркха бы слопала!
— Ешьте, фета.
— Желания нет, — при взгляде на вожака пустынных мертвоедов и правда пропадал аппетит.
В пепельно-сизых глазах снова разлилось олово. Медленно, с угрозой. Так разливается масляная краска по поверхности воды, мягко изгибаясь в причудливых узорах. Вот только сейчас это означало опасность. Отломила кусочек омлета, поднесла ко рту, но не смогла. Как можно есть, когда ты стоишь на обрыве и в следующий миг сиганешь вниз? Только рядом не окажется Хартмана, чтобы вовремя поймать, потому что он сам же туда и толкает.
— Что теперь будет?
Он сделал глоток и откинулся на спинку стула:
— Вам выбирать. Расширение границ дистрикта — первостепенная стратегическая задача, в условиях перенаселенности. Несмотря на высокий уровень бесплодия, численность дистрикта растет, в том числе за счет миграции…
Далее последовали сухие факты, которые и без того хорошо известны каждому. Девятый дистрикт, в отличие от многих других, процветает. У нас отлично развиваются высокотехнологические отрасли, работают заводы, на производстве часто трудятся выходцы из четвертого и второго дистриктов, которые соглашаются работать за смехотворные анники, поскольку альтернатива — голодная смерть на родине. Наш дистрикт привлекает мигрантов, которые всеми правдами и неправдами стремятся проникнуть сюда еще и потому, что красный и желтый дракон объявлены у нас национальными врагами. Здесь редко встретишь желтокожих или узкоглазых жителей и многих это привлекает. Но неизменным итогом стало перенаселение, нехватка жилой площади, как результат — нищета, бродяжничество, высокий уровень убийств на земле. Понятное дело, наверху и на средних уровнях этого нет, но не все же там.
— Я понимаю важность расширения границ и усиления власти. Но что это значит для меня?
— Постоянную работу с высоким уровнем дохода.
Я нахмурилась. Слишком уж подозрительно звучит. Хартман перевел взгляд на пустующую сферу, которая принадлежала прежде его брату. Он что же, хочет, чтобы я…
— Мне нужно будет, — я посмотрела на его кольцо, которое, видимо, связывало его с барьером и тянуло силы. — Делать то, что делаете вы?
— Не совсем, — уголки его губ слегка приподнялись, а глаза зловеще сверкнули. — Но вам придется проводить немало времени в шаре.
Что? То есть ради блага дистрикта я должна отказаться от своей жизни? Должна буду позволить запереть себя в этой стеклянной темнице? Ничего себе пиончики на соседском балкончике! Он меня вообще выпустит отсюда?! Видимо, на моем лице отразилась паника, поскольку Хартман подался вперед и опасно протянул:
— Чего вы боитесь, фета Сайонелл?
— Да вы издеваетесь?
Глаза фетроя сузились, а взгляд метнулся в сторону замершей у мойки кухарки. Но меня понесло. Страх подбирался к горлу липкой волной. Ноги дрожали, а картины ближайшего будущего: бледной и обессиленной меня, положившей свою жизнь на алтарь, так сказать, родины, пугали до бешенства.
— Да у вас голова в заднице аркха, если вы думаете, что я на это соглашусь!
Я вскочила так, что стул с грохотом повалился на мраморный пол, и железное эхо противно завизжало в ушах. Звон разбившейся чашки, выпавшей из рук кухарки раздался одновременно с этим.
— Простите, — прошептала она, тут же кинувшись убираться.
Я сжала руки в кулаки и тяжело дышала, глядя на фетроя сверху вниз. Его лицо стало хищным, как у готовящегося к атаке аркха. Крылья носа дрогнули, губы сжались в тонкую белую линию:
— Что полагается за оскорбление правящего девятого дистрикта, фета Индира?
Даже не глянул на нее. Кухарка, собрав осколки в совок и посмотрев на меня с жалостью, ответила:
— Заключение сроком от недели до десяти лет и безмолвие на то же время.
— Свободна, — медленно, довольно, как рысокоть, поймавшая в ловушку мохноуха и готовая с ним поиграть, произнес Хартман.
Кухарка исчезла за панелью в считанные секунды, оставив меня наедине с сущим кошмаром.
— Я уже говорил, меня возбуждает ваша дерзость, фета Сайонелл. Никто больше не осмеливается общаться со мной подобным образом, — отчеканил он, не меняя расслабленной позы, но меня колотило от ужаса, колени едва не подкашивались. — Но, помнится, я предупреждал, что в присутствии подданных вы не имеете права подрывать авторитет фетроя.
— Вы же не посмеете…
— Неделя заточения и безмолвие на день, — заявил он. Я хотела возразить, но вовремя закрыла рот, глядя на него беспомощным мохноухом. Огромными такими глазами, что сейчас наполнялись слезами. Он же не посмеет? Он же не запрет меня? Не лишит всего?
Великогад мерзопакостный!
— Вы не можете меня заточить! У меня на попечении брат с сестрой!
— Ими займется опека, — он сделал небольшой глоток кофе и поставил чашечку обратно на блюдце.
Все знают, если опека взялась за семью, этой семьи больше не будет. Он только что в открытую заявил, что отберет у меня единственное, что мне дорого. Зря он это. Ой как зря!