Тайна лесного браконьера
Шрифт:
— А кого из вас я испугал вчера ночью? — спросил «лесной человек».
— Вон его, — ответил Очкарик и показал на меня.
— Извини, я очень сожалею, — сказал Свенсен. — Но ты так смешно подражал крику совы, что я не смог удержаться. А дальше за тобой я не пошел, так как торопился в свое логово.
— Я вел себя глупо, — признался я смущенно. — Чего я испугался, сам не понимаю.
— А теперь слушайте внимательно, — сказал Очкарик. — Выходит, что тот, кто украл наши деньги, — браконьер, который ставит в лесу капканы. Есть тут такой, и, по всей вероятности, он-то и подсмотрел, как вы прятали клад.
— Подожди
— Эта крыса! — Эрик скрипнул зубами.
— И, между прочим, Ларсен упомянул, что горит желанием расправиться с типом, который в лесу расставляет капканы на зверьков.
— Как было бы здорово, если б мы его поймали, — заметил Очкарик. — Господин Свенсен видел его.
— Да, возле вашей хижины, — добавил «лесной человек». — Должен сказать, что я несколько раз натыкался на его капканы и силки. Совсем недавно обнаружил в капкане белку. У нее была раздроблена лапка, и она умирала от голода. Мне пришлось убить бедного зверька, чтобы избавить его от мучений. Готов поклясться, если поймаю этого бандита, то изуродую его, как Бог черепаху. Как-то ночью, дней пять-шесть назад, я увидел его, но на порядочном расстоянии, да и было очень темно. У него был карманный фонарь, который он включал пару раз на короткое время. Я сумел лишь разглядеть, что он в светлой куртке и темных брюках. Думаю, что ростом поменьше меня. Какое у него лицо — трудно сказать: видел-то я его со спины. К сожалению, наступил в это время на ветку, которая треснула. Он услышал, выключил фонарь и задал стрекача в направлении вашей хижины. Мне она хорошо известна, несколько раз я был в ней. Даже стибрил немного вашего табака, но потом незаметно подложил, сколько взял.
— Значит, это было, когда мы прятали клад, — прикинул Очкарик. — И вор находился вблизи хижины. Наверное, он все видел.
— Тем не менее у нас нет убедительных зацепок, чтобы найти вора, — молвил Эрик. — Единственно, чем мы располагаем, это сигаретная пачка, отпечатки пальцев и номера банкнот. Все это ничего не дает.
— Стоп! — крикнул я.
— Что с тобой? — сердито спросил Эрик: он очень не любил, когда прерывали его рассуждения.
— Кажется, я решил нашу задачку и знаю, кто вор.
6
Все молча уставились на меня. Первым пришел в себя Очкарик.
— Ты говоришь, знаешь? — недоверчиво спросил он. — Ты в этом уверен?
— Абсолютно, — твердо ответил я.
— Ну и кто же он? — почти прошептала Катя.
— Минуточку терпения, — попросил я. — Сейчас узнаете. Хотел бы только кое о чем напомнить. Например, о моей пеньковой трубке.
— Ну и что с ней?
— Когда и где вы видели, что я из нее курил?
— В хижине, — первым отозвался Очкарик.
— Точно! А где ранее?
Вся троица молча смотрела на меня. Свенсен сидел тоже молча и глядел на нас с легкой улыбкой, высоко подняв брови. Казалось, что он о чем-то напряженно думает.
— Я не видел, чтобы ты пользовался этой трубкой где-нибудь еще, — решительно произнес Эрик. — Во всяком случае, я не помню. Но к чему весь этот разговор?
— Дело в том, что вы не могли меня видеть с этой трубкой в каком-нибудь другом месте, кроме хижины, — ответил я. —
— В ту ночь, когда мы закапывали клад, — уточнила Катя.
— Верно, — подтвердил я. — Так вот, трубку там я курил всего два раза. Первый — в день окончания сооружения хижины, когда никто из посторонних нас не мог видеть…
— Стой-ка, Ким, я, кажется, догадываюсь! — вскричал Эрик. — Можно просто сойти с ума!
Очкарик и Катя вопросительно уставились на Эрика. Потом — на меня. И снова — на Эрика.
— Ну, выкладывай, наконец! — не вытерпел Очкарик.
— Понимаете ли, — ответил Эрик, — Ким и я сегодня разговаривали с неким лицом, которое видело эту пеньковую трубку.
— Погоди-ка! — бросил Очкарик. — Так ведь это означает, что «некое лицо» и есть вор. Или точнее: почти означает. Так кто же он?
— Лаурсен! — открыл я свои карты.
— Точно, это он, эта отвратительная, коварная крыса! — с омерзением воскликнул Эрик. — Он же и расставляет силки и капканы. А сегодня, видите ли, уверял, что никогда не бывает в лесу. Это когда Ларсен спросил его: правда ли, что у нас есть лесная хижина. Следовательно, Лаурсен нагло соврал!
— Удивительно, зачем ему столько лгать? — удивился я. — Ведь в ряде случаев не было никакой необходимости. Это просто бессовестно.
— О какой совести может идти речь! — возмутился Эрик. — Этот тип вообще не имеет понятия, что такое совесть! Давайте лучше решим, что будем теперь делать?
— Надо поймать его, — безапелляционно заявил Очкарик.
«Лесной человек» засмеялся.
— Хотелось бы мне посмотреть, как вы его поймаете, — сквозь смех проговорил он. — Не верится, чтобы это вам удалось. Лучше заявите в полицию. Так будет надежнее. Но не впутывайте меня в это дело. Здешняя полиция не любит бродяг.
На лице у Эрика появилось разочарование.
— Мне кажется, было бы лучше, если бы мы сперва его поймали, а уж потом передали в полицию, — заметил он.
— Дождемся сегодняшней ночи, — предложил я. — Думаю, мне что-нибудь придет в голову. Давайте сейчас разбежимся по домам, а вечером встретимся в гараже у Очкарика.
Поднявшись, мы распрощались с «лесным человеком». Он просил дать знать, если в нем возникнет нужда. Ему тоже очень хотелось сцапать типа, ставящего силки и капканы на зверюшек. Мы поблагодарили господина Свенсена и пошли домой.
Наступил прекрасный летний вечер, когда все отдыхающие в нашем курортном местечке высыпали на улицы, прогуливались по молу и наслаждались заходом солнца и теплом его последних лучей, которые гасило море. В воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения. Кругом было тихо. Лишь издалека доносился слабый гул моторов — это в гавани сновали катера и моторные лодки.
Я шел в лабораторию Очкарика. Был уже девятый час, а мне все еще ничего стоящего не пришло в голову. По дороге мне встретился поселковый полицейский Ларсен. Он подозвал меня к себе и сообщил, что комиссия закрыла дело о пожаре на большой ферме, придя к выводу, что он был вызван ударом молнии. Дружелюбно хлопнув меня по плечу, Ларсен добавил: сам он ни минуты не сомневался в том, что Эрик и я не виноваты.