Тайна Летающей Женщины или Исповедь Старейшины Чая
Шрифт:
Только сейчас Чжен стал осознавать весь ужас происходящего.
У него было много жен и много дочерей и сыновей. Но у его любимой жены была всего одна дочь. Другие ее дети умерли еще в младенчестве, после чего она обратилась в монастырь к сестрам, и они дали ей настойку, которую она выпила, и беременность больше не наступала.
Астрологи, приглашенные по случаю рождения дочери, были неумолимы. Они отказались от подношений, не желая обманывать хозяев.
Расчеты, выполненные на основании даты рождения и зачатия, говорили, что единственная дочь его любимой жены Фан должна умереть в возрасте пятнадцати лет. Но и этому Фан оказалась рада, так как другие ее дети умерли, не прожив и одного дня. Бао была истинным утешением для Фан,
2
Игра слов: «Бао» по-китайски означает «драгоценность».
Фан была очень красива, но довольно простодушна, поэтому она уговорила астрологов рассчитать такую дату рождения, согласно которой ее дочь оказалась бы счастливой.
— Возможно, боги увидят эту дату и дадут моей дочери шанс.
Астрологи, растроганные непосредственностью и красотой хозяйки, выполнили ее просьбу. Они хотели хоть чем-нибудь смягчить ее боль. Чжен также не стал противиться жене и позволил записать рассчитанную дату вместо истинной. Судьбы не изменишь, но если это хоть немного облегчит страдания и горечь утраты для Фан, то пусть будет так, как она хочет. Впереди еще пятнадцать лет, и, может быть, за это время произойдет нечто, что поможет малышке выжить в этом мире.
Малышка была бледной и болезненной, однако очень красивой, как и ее мать. Сестры из монастыря навещали Бао и помогали матери справляться с очередными проблемами. Бао любила сестер из монастыря, и они любили ее. Они приносили ей книги, учили искусству игры на арфе, каллиграфии, показывали специальные упражнения, которые помогали поддерживать жизнь и энергию в ее слабом теле.
Бао проводила много времени за книгами, не играла с сестрами от других жен, которые были младше ее и которые весело и беззаботно резвились целыми днями в саду. Однако она любила наблюдать, как они переодевались в разные платья, брали маски и разыгрывали целые потешные сцены, раскрашивая при этом свои лица самым причудливым образом. После этого слугам приходилось отмывать их, а они визжали и брызгали друг на друга водой, норовя так зажать своими маленькими пальчиками отверстие у фонтанчика, что выбивающаяся из него струя воды доставала всех в радиусе более трех чжанов [3] .
3
Около 10 метров.
Любимым же их занятием было играть в «невесту». Они садились на красные носилки, выполненные и виде комнаты с окошками, украшали эту комнату сверху разными куклами, птицами, изображениями святых, разноцветными лентами и флажками с помпончиками, вышитыми скатертями, по краям которых висели длинные разноцветные кисти. Затем, накрасившись и нацепив на себя всякие яркие наряды, они заставляли слуг носить их в этих носилках по дорожкам сада, в то время как другие сестры и слуги должны были играть на разных музыкальных инструментах, изображать жениха и его родственников...
В этот день они достали где-то большого пыльного тряпичного дракона и, забравшись в него, хотели напугать слуг в саду. Слуги картинно падали, изображая священный страх. И кто от этого получал больше удовольствия, было вовсе не понятно.
В это время главные ворота дома со скрипом открылись, и в них въехала вся процессия. Засуетились конюхи, госпоже Фан поднесли носилки, чтобы быстрее доставить ее в покои. Господин Чжен, темнее ночи, молча проследовал к себе в библиотеку. Увидев малышек, резвившихся с драконом в саду, он внезапно остановился, улыбнулся, но затем одинокая слеза медленно прокатилась по его пыльной щеке. Он, закусив губу, быстрым шагом вошел в библиотеку.
— Как только госпожа Фан будет готова, пускай придет ко мне сюда.
Слуги быстро освобождали господина от дорожных «доспехов». Он прошел в небольшую туалетную комнату, где была приготовлена прохладная розмариновая ванна, больше похожая на маленький бассейн, расположенный на уровне иола, и опустился в нее. Уютный, теплый, горьковатый аромат «травы сердца» снял дорожное напряжение и успокоил сердце. Состояние неуверенности в своих силах и мнительности прошло. Но чувство тревоги осталось.
В это время в туалетную комнату вошла Фан. Чжен подал ей знак присоединиться к нему. Слуги помогли ей раздеться и спуститься но скользким позолоченным ступеням ванны. Сверху, сквозь цветные стекла, составляющие фиолетово-розовый цветок лотоса на голубой глади воды, в ванную комнату проникал свет. В многогранной зеркальной нише стоял и плоский подсвечник, свет которого, отражаясь в небольших, но специально расположенных зеркалах, наполнял комнату неповторимым праздничным сиянием.
Долгая дорога и нервное напряжение обостри ни чувства. Чжен медленно поднял глаза и стал следить за дыханием Фан. Теплые ресницы её немного подрагивали в такт дыханию. Розмарин помог насытить ее сердце кровью.
Спустя некоторое время их дыхание созданию единую мягкую волну в ванне. Рот Фан приоткрылся, а веки опустились. Тогда Чжен втянул её дыхание и нежно коснулся ее руки.
Легкий румянец появился на бледных щеках госпожи. Ее веки начали подрагивать, но Чжен не торопился подарить ей свое прикосновение. Он улыбался, наблюдая, как сладкие судороги желания прокатывались по ее телу.
Внезапно Фан с силой сжала руку Чжена, впиваясь в нее острыми ногтями, и замерла. Через несколько минут губы ее вновь приоткрылись, и вселенская улыбка заиграла на ее лице. Тело стало текучим и податливым. Чжен притянул ее к себе, и она обхватила его ногами, немного отклонившись назад и придерживаясь за позолоченные поручни руками. Настойчиво и нежно нефритовый стержень коснулся своего цветка. Входные ворота дрогнули, как будто по ним пробежал ток, трепетно раскрываясь. Губы, как ладошки, обхватили зовущий и нежный нефритовый стержень, втягивая его глубже и глубже. Втянув его полностью, они плотно обхватили его у самого основания, перекатывая влекущую спиральную волну от самого корня до небесного дворца. Нефритовый стержень стал расти и крепнуть, постепенно вкручиваясь и проходя по всем уголкам своего дома: «Здравствуй, моя маленькая ямка, я приветствую тебя, милый бугорок, ну вот я и дома, мои сжатые внутренние губки. Я здесь, вы сегодня впустите меня к себе? Ах, вы сегодня так невежливы, что же, я ухожу, но я еще вернусь». — «Не уходи!» — «Нет уж, вам придется подождать. Но совсем немного. Ну, хорошо, я стал мягче. Я прощаю вас. Я иду к вам...»
Благовония менялись, приносились новые и новые свечи. Смолкли детские голоса во дворе. Солнце легло в долину между двумя соседними холмами, сладко потянувшись на прощание сиянием золотисто-бордового света, разнившегося, как молодое цветочное вино.
Около ванны уже лежали мягкие простыни и подушки. Вода была теплой, как парное молоко, но приходило время инь, и вода приобретала темную силу. Не отрываясь друг от друга, они плавно перебрались на подушки. Вода тут же была слита, а ниша в полу закрыта разноцветными плитками и покрыта ковром. Слуги, как легкие духи, смазали тела господ розовым маслом и удалились в тень. Начиналась ночь любви...
Утро пришло вместе с пронзительными раскатами птичьих голосов. Назвать пением этот птичий утренний базар нельзя. Чжен возлегал на подушках и смотрел, как Фан улыбается во сне. Он подал знак, чтобы ему принесли чай. Сестры-монахини всегда советовали выпить маленькую чашечку с восходом солнца. Фан открыла глаза.
Спустя некоторое время они уже сидели на подушках в шелковых мягких халатах, а между ними на маленьком чайном столике стояли две тончайшие, совсем как бумага, фарфоровые чашечки.