Тайна лотоса
Шрифт:
Она упала лбом ему на сомкнутые пальцы мужа, которыми он сдерживал её руки.
— Потому что будет другой ребёнок. Потому что предсказание не о тебе… Потому что ты мне не сестра! — закричал фараон ей в ухо, поняв, что она не слышит его. — Ты дочь Ти, , но не моего отца, слышишь? Это только Асенат могла умереть или Никотриса, и не одной из них я не желаю жертвовать. А ты, ты просто мне жена, и у нас будет другой ребёнок, слышишь? А Асенат, Асенат, когда придёт время родит Райе законного наследника, , а
Но Нен-Нуфер не слышала. Тогда фараон прижал её к груди, уже не заботясь о животе, и попытался заглянуть в полные слёз глаза.
— Неужели ты могла подумать, что я спокойно пожертвую тобой, которую люблю так, как людям не дано любить! И молчала всё время, ты молчала, зная про послание. Сколько же тайн ты хранишь ещё, мой прекрасный лотос, ответь мне!
Но Нен-Нуфер ничего не отвечала. Она глядела на него и не видела.
— Нен-Нуфер, — позвал фараон тихо, и так же тихо она ответила ему:
— За моей спиной больше нет Хатор. Теперь она за твоей. И какое же злое у неё лицо…
Нен-Нуфер ударилась лбом ему в грудь, , но он сумел обернуться, но никого не увидев, попытался поднять голову жены, чтобы забрать поцелуем боль, , но Нен-Нуфер вскрикнула, и через мгновение он почувствовал, что кровать под ними стала мокрой.
— Я позову врача, слышишь?
Он вновь попытался распрямить сгорбившуюся жену, но опять не увидел её лица.
— Не нужно врача, — простонала Нен-Нуфер. — Великая Хатор сказала, что я получу сына. Его не получишь только ты, лгун!
— Тебе нужен врач!
Теперь она глядела ему в глаза, и фараон не смог сдержать дрожи.
— Боги не знают прощения для лгунов, слышишь меня, Райя?
— Тебе нужен врач! И я позову его.
— Сожги папирус. Пусть никто не знает про слова Пта, которые не горят. Которые выжжены на твоём лбу. Неужто ты не видишь их в зеркале?
Фараон продолжал крепко держать её за плечи, боясь, что она опрокинется с кровати.
— Я вижу их в твоих глазах, их не сжечь! Прошу, доверься мне, моя любовь! Я сейчас приведу врача…
— Сожги папирус!
Фараон кивнул и, схватив послание с мокрой простыни, бросился к светильнику. Папирус запылал. Только в этот раз он не глядел на пламя, постоянно оборачиваясь к постели, боясь за Нен-Нуфер, и не заметил, как пламя подобралось к пальцам, , но он не вскрикнул, , а молча приложил обожженные пальцы к мочке, кляня оставшиеся в ушах серьги.
— Я позову врача! Не вставай с кровати.
Однако с порога ему пришлось вернуться, чтобы подхватить скорчившуюся Нен-Нуфер.
— Дыши, просто дыши, — рука скользила по согнутой спине царицы, вбирая проступивший на шее пот. Он не стал поднимать её с циновки обратно на кровать. — Дыши, мой прекрасный лотос, отпусти боль…
Нен-Нуфер откинулась ему на плечо и прошептала:
— Я люблю тебя, Райя. Люблю даже за ложь, которая подарила мне почти год счастья… Но Хатор не простит тебя, сколько бы я ни молила её нынче…
— Я позову врача, — шептал фараон, собирая губами со лба жены испарину. — Позволь только положить тебя обратно на кровать.
— Оставь меня здесь. Мне привычнее на циновке… Пока она служила мне постелью, Боги слышали меня…
Фараон поднялся, , но тут же вновь пал на колени, чтобы удержать голову Нен-Нуфер.
— Ты ударишься так!
Но новая схватка уже скрутила тело царицы, и её стон поглотил слова фараона.
— Кекемур!
Фараон помнил, что именно он находился сейчас ближе всех к царским покоям.
— Кекемур! — закричал он громче.
Но стражник не шёл.
— Я велела им всем не приходить, — простонала Нен-Нуфер, приподнимаясь на локтях, и фараон вновь с трудом сумел спасти её лоб от встречи с напольными плитами.
— Кекемур!
Наконец юноша прибежал на зов, , но не посмел переступить порога царской опочивальни, потому что царица корчилась на полу, , а фараон стоял перед ней на коленях, крепко держа голову.
— Сюда! — фараон продолжал кричать, хотя юноша стоял уже в двух шагах от него, вцепившись пальцами в юбку. — Держи ей голову, олух!
Кекемур рухнул на колени и подставил руки. Нен-Нуфер продолжала метаться, и фараон не решился полностью доверить её юноше. Кекемур в панике переводил взгляд с одного царственного лица на другое. Оба были смертельно бледны. Фараон сильнее нажал ему на руку, но стражник не мог пошевелиться.
— Держи ей голову, остолоп! Чтобы она не билась об пол! Никого не подпускай к ней!
Фараон надел ему на палец перстень, обличающий его в отсутствие повелителя властью над всяким, даже самим визирем.
— Гони прочь любого, кто посмеет приблизиться к вам!
Кекемур оглох, в голове шумел страх и прилившая к лицу кровь. Он уже прижимал тело Нен-Нуфер к груди, , но тогда оно ещё не принадлежало фараону. И голос, который раздавался сейчас под сводами дворца, не принадлежал фараону. Это кричал обезумевший от страха супруг.
— Никого не впускать! — фараон отдавал приказы всем подряд, и плотная стена стражи встала у него за спиной у входа в царские покои. На крики, несмотря на поздний час, сбежались и прислужники, и придворные, , но фараон ничего не объяснял. Он бежал к конюшням, и за ним бежали все остальные. Только с конюшим он раскрыл рот, приказав немедленно вывести прогулочную колесницу, и наконец повернулся к дворцовой толпе:
— Я еду за Пентауром. К царице, кроме жреца Пта, никто не войдёт. Это мой приказ!