Тайна лотоса
Шрифт:
Главное, как их предупредил групповод ещё в «Пулково», не улыбаться арабским мужчинам, потому что улыбка для них — зелёный свет для не очень чистых намёков, а она похоже слишком глупо улыбалась в самолёте, пытаясь понять, о чём её спрашивают. Теперь надо скрывать своё профанство в английском за каменной миной, а не улыбкой идиотки. А экскурсовода она понимает! И всё же у статуэток фараонов она замешкалась и потеряла американскую группу, а к русскоязычной решила не присоединяться.
Выйдя на лестничную площадку, Сусанна поняла, что толпа несёт её к саркофагу Рамсеса Великого, но билет в зал с мумиями она специально не купила. Сусанна развернулась и, окинув беглым взглядом украшения из слоновой
Сусанна держала наготове арабское извинение «Эсфа!» на случай, если об неё кто-то споткнётся, ведь под конец она в прямом смысле переползала от кровати к табурету, от табурета к столу и так далее, и вскоре стала испытывать непреодолимое желание преклонить голову на валик и взять со стола кубок и выпить… Она тут же подскочила, чуть не наступив на собственную юбку. В самолёте она выпила предостаточно. С этой минуты она будет пить воду, как порядочная арабская девушка. Хотя порядочная арабская девушка вряд ли пойдёт в галерею Тутанхамона.
Если бы она пришла сюда в девять утра, то уберегла бы спину и рёбра от толчков. Сусанна едва успевала вертеть головой, чтобы разглядеть всевозможные экспонаты: украшения, гробы, посуду, утварь — одним словом, всё, что нашли в гробнице юного фараона. Только у витрины с многочисленными статуэтками, изображающими Тутанхамона ребёнком, Сусанне удалось плавно вылиться из потока. Волна туристов устремлялась вглубь галереи, а она свернула в первый же зал и не ошиблась.
Она оказалась в комнате с замечательными свитками папируса, исписанными таинственными иероглифами, содержащими сведения о доходах фараоновой казны, о судебных делах в различных номах и даже любовные послания. И безусловно толстые свитки папируса с жизнеописаниями, на которые, якобы, ссылаются многочисленные литературные гении. Например, можно выбрать свиток с романом о Синухе. И свиток с её романом, а почему бы и нет…
Сусанна с трудом оторвала взгляд от каллиграфического почерка писца, от прекрасных виньеток, и после сотой попытки повторить иероглиф, она вырвала из блокнота лист, скомкала и сунула в рюкзачок. Теперь надо было прорваться в тот зал, куда она в действительности шла — зал драгоценностей.
Пришлось вновь пару раз обознаться и чтобы больше не глядеть по сторонам в поисках Резы, Сусанна уткнулась в чистый лист блокнота. Все толпились перед витринами с золотыми масками фараонов, среди которых была и знаменитая маска Тутанхамона. Она же, пройдя мимо золотой головы сокола, богато украшенного оружия из Фив и золотых подвесок, остановилась перед украшениями египетских цариц. Среди разнообразных серёжек, бус и браслетов Сусанна приметила кольца тонкой ювелирной работы, которые, конечно же, предназначались не для платежей, а только для украшения царственных ручек. Карандаш заскользил по бумаге, и вскоре Сусанна нарисовала целый поднос украшений, которые могла принести в храм Пта несчастная царица.
Она так увлеклась рисованием, что, должно быть, что-то ляпнула по-русски, потому что её вдруг достаточно грубо на родном языке попросили не мешать людям смотреть. Извинившись по-арабски и немного сконфузив недовольную даму, Сусанна глянула на телефон и поняла, что уже бессмысленно бежать в сад — Марина с Пашей явно ушли, наградив её неприятными эпитетами. Как она не подумала взять у них номер телефона!
Ни у саркофага египтолога, ни в кафе их, конечно же, не оказалось. Сусанна почувствовала нестерпимую жажду и решила разориться на бутылку воды. Устроившись на открытой террасе, она вытащила планшет, выкинула лист с жалкими попытками имитации письма писцов и принялась вбивать в файл фразы, которые сделала под рисунками, пока ещё не утратила способность понимать собственные каракули. Возвращаться в отель не хотелось — до ужина ещё было далеко, а здесь царила прохлада, потому она открыла продолжение главы.
«Слова слетали с уст жреца машинально — Пентаур не понимал смысла заученных фраз. Чад факелов окутал его, и среди общего гула он отчётливо видел лишь тело Нен-Нуфер, светящееся сквозь тонкое одеяние… Чем быстрее становились её движения, тем сильнее билось его сердце, и тем тише и прерывистей звучал его голос, и под конец праздника он превратился в шёпот, вызвав в толпе волну ропота.
Когда процессия жрецов сделала последний круг, Амени подал Пентауру знак следовать за ним. Когда молодой жрец вошёл за верховным жрецом в келью с толстыми стенами и всего двумя скамьями по обе стороны от двери, сердце его забилось с удвоенной силой. Здесь обсуждают дела государства, сюда приходит сам фараон. Только нынче колесница Божественного покинула храм одной из первых.
Амени взглядом указал на скамью. Пентаур сел. Взгляд учителя недобро сиял в темноте. Впервые Амени пригласил его к себе после ночной церемонии. Объяснение тому было одно — Пентаур допустил оплошность и расстроил фараона, который оставил позади всю свиту. Быть может, в этот самый момент Его Святейшество ведёт возмущённую беседу со своим братом Сети, бессменным возницей фараона, и в другой свой приход в эту самую келью, вспомнит в беседе с Амени о нерадивости его жрецов.
Пентаур принялся перебирать в памяти слова молитв, которые читал. Он надеялся на память, потому что владевшие им мысли были далеки от благочестивых молитв к мудрому Пта.
— Я видел, как ты смотрел на неё, — нарушил тишину шёпот Амени.
Пентаур побледнел. Глупо отрицать очевидное, когда даже мимолётной улыбки не утаить от всевидящего ока наставника. Верховный жрец неспроста не зажёг ни одного светильника. Ему достаточно было видеть глаза ученика.
— Если бы ты не был мне так дорог, Пентаур, я бы не завёл этот разговор. И взамен моей заботы я требую откровенности.
Не поднимая глаз на учителя, молодой жрец прошептал:
— Ты ведь всё видел, святой отец.
— Я видел в твоих глазах только похоть.
— Нет! Это не правда!
Пентаур утратил последнее спокойствие и, вскочив со скамьи, зашагал по скромной келье взад-вперед. Шаги гулко отзывались в тишине, но верховный жрец уселся на скамью и не спешил с продолжением, и когда наконец произнёс „Я знаю“, на глазах Пентаура уже блестели слёзы.
— Я знаю, знаю… Иначе б не беспокоился, ведь ты молодой мужчина, и ни один вельможа не поверит, что такой красавец к тридцати годам остался девственен. Подойди ко мне.
Пентаур сделал шаг к скамье, и Амени чуть ли не силой усадил ученика подле себя.
— К сожалению, в рядах наших жрецов не так уж и много благочестия, и ты всегда был оплотом моих надежд. Ты, как я, исто служишь богам. Твоё чело с ранних лет отмечено печатью мудрости, и ты сможешь многократно приумножить свои знания, если не променяешь дар богов на женщину. Я прекрасно знаю, как тяжело смирить плоть в юности и как напрасно пытаемся мы разбудить её в зрелые годы, когда нам дозволено жениться. Я познал боль и скорбь. Я, как и ты, обливался потом при виде тел танцовщиц, но Пта и Хатор укрепили мой дух, смирили плоть, и я достиг тех высот, на которых желаю видеть тебя.