Тайна мандариновой ночи
Шрифт:
Птица знала секрет, теперь и я узнал его.
Но зачем, зачем ей было это делать? Неужели у величавой птицы мало дел? Почему она не вьет гнездо или не таскает дождевых червяков? Хотя сложно себе представить, чтобы птица, которая еще днем была старушкой, а ночью девицей, вообще стала бы питаться червяками.
ГЛАВА 3. ПРО СОСЕДЕЙ И ДЕВОЧКУ
– Ну, море сегодня спокойное, да и погода солнечная. Вы во сколько
Сразу вспомнил нашу соседку, та мне казалась немного странной, – через забор я видел, что она всегда выходит на террасу только в шляпе. Это при том, что солнце посещало наш задний двор только утром, и в послеобеденное осеннее время впору было надеть что-то потеплее, но уж точно не пляжную соломенную шляпу.
Женщина из соседнего дома не замолкала, продолжая что-то щебетать в телефонную трубку. Казалось, что она тараторит сама себе, не оставляя даже малейших пауз для ответа собеседника на том конце телефонного разговора.
Я пошел в ванную, умылся, поскольку знал, что родители поехали с Илией в детский садик. Он часто болел, но в перерывах родители все-таки отвозили его пообщаться с друзьями, чаще ненадолго, всего на полдня. Я же продолжал наслаждаться последними днями осенних каникул, когда солнце еще согревало по утрам моё лицо, а вечерами уже пахло черноземом и влажной листвой осеннего сада, и звезды светили по-особенному, словно замерев в предвкушении зимы.
Я спустился вниз, положил себе на тарелку немного оставшегося от семейного завтрака омлета и вышел на террасу. Поставил тарелку с чашкой горячего чабречного чая на стол и уже приготовился завтракать, ощущая на собственном теле объятия последних осенних солнечных лучей.
– Я тебе что сказала? Ты почему отца не целуешь?? Совсем уже, что ли?
Я вновь услышал голос неугомонной соседки.
– Ты чего все игрушки разбросала? Я, что ли, должна их теперь собирать?!
По периодически доносившемуся детскому голоску, а чаще – детскому плачу и крику я знал, что в соседском доме живет не только эта женщина – любительница шляп со своим мужем, который предпочитал курить на заднем дворе, но и их дочка. Мы все надеялись, что Илия заинтересуется и подружится с ней, чтобы и ему не так было скучно, когда он оставался дома, но мой брат почти сразу отказался от общения с маленькой обладательницей белокурых кукол и розовых щенков, часто валяющихся под проливным дождем на соседской террасе.
– Она не играет с машинками, – как-то категорично для своего возраста заявил Илия, и мы перестали терзать его подобными просьбами.
Очевидно, что куры привлекали брата гораздо больше, и он исправно, каждый день продолжал кормить их зернами перезревшей кукурузы.
– Ты посмотри, что ты наделала! Ах ты, маленькая дрянь! – я услышал оглушающий шлепок, а через пару секунд – пронзающий каждую мою клетку нескрываемый детский жалобный крик.
– Теперь будешь знать, как размазывать эту чертову краску по дивану! Как, по-твоему, я теперь выведу такое пятно? Вон, бери тряпку и сама вытирай! – продолжала сквозь хныкающий фоном детский голос визгливо бросать слова эта дикая шляпница, наша соседка.
Вот бы ей сейчас рот кляпом закрыть, да шляпу поглубже надеть, чтобы она наконец прекратила…внутри меня все внутри точно сжалось, будто органы внутри скрутили по типу мокрой половой тряпки в стремлении выжать из неё последние капли.
Почему-то страшно и стыдно было мне, и хотелось словно убрать/изничтожить/стереть эту писклявую женщину с картины, которая мне сейчас ужасно не нравилась.
Но, как оказалось, не я один стал свидетелем такой жестокости – несколько поодаль от забора, разделяющего сад и соседскую террасу, стояла все так же сгорбившись, но в этот раз облокотившись на ствол невысокого мандаринового дерева, старушка. Она выделялась на фоне зелени сада, благодаря алому платку. Её глаза горели и, казалось, что даже слегка пылало само лицо, а может, просто так отражался на нём красный платок – она все видела, как и я, а точнее, слышала, и с явным неодобрением смотрела в сторону соседского дома.
Полдня я слонялся от нечего делать по дому. Нужно было бы выйти и прогуляться, или просто погонять на велике по поселку, но что-то внутри неприятное, даже мерзкое, колкое засело внутри после подслушанного у соседей разговора. Что-то копошилось во мне, – наверное, отчаяние и осознание вселенской несправедливости, которую невозможно исправить.
Конец ознакомительного фрагмента.