Тайна масонской ложи
Шрифт:
Хотя в годы своей юности, проведенной в Англии, Уортон основал странное общество под названием «Клуб адского пламени», в котором поклонялись Сатане и совершали поступки, приводившие к громким скандалам, закончил он свою жизнь в лоне католической церкви и даже носил одеяние монаха-цистерцианца монастыря Поблет. В этом монастыре Уортон и был похоронен, когда умер, прожив на свете всего тридцать один год.
Покончив с письмами, Уилмор взглянул на своих гостей. Не скрывая охватившей его глубокой озабоченности, он достал из ящика стола чистый лист бумаги и стал что-то писать. Затем он положил лист в конверт, который запечатал сургучом.
— В этом конверте — ваши инструкции. Вскройте его только в одном из тех случаев, которые я сейчас перечислю. — Он стал загибать пальцы. — Во-первых, если вы узнаете, что меня арестовали. Во-вторых, в случае утери документов с нашей конституцией и нашим регламентом, которые с сегодняшнего дня будут храниться у вас. Мы всегда следили за тем, чтобы ваши имена не значились в наших учетных записях и не было никаких свидетельств вашей принадлежности к масонству, благодаря чему нашим врагам, конечно же, будет очень трудно до вас добраться. В-третьих, если до ваших ушей дойдут слухи о предательстве кого-либо из наших братьев по отношению к другим членам нашего общества.
Один из гостей Уилмора взял конверт и положил его в карман своего камзола.
— Мы возлагаем на вас огромную ответственность, — продолжал Великий магистр. — Вы залог того, что у нашей организации есть будущее, и поэтому вы должны обязательно выполнить эту задачу.
— Мы сумеем выполнить то, о чем вы нас просите. В этом вы можете быть уверены.
А тем временем в нескольких кварталах от ложи в новом монастыре Лас-Салесас-Реалес, созданном по воле королевы Барбары Браганской и занимающемся обучением девочек из аристократических семей Мадрида, открыли ворота, чтобы впустить учениц, уже начавших подъезжать к монастырю на самых роскошных каретах из всех, какие только можно было увидеть в Мадриде.
Карета, принадлежащая графу и графине де Бенавенте, остановилась за один квартал от монастыря по приказу ехавшей в ней юной Беатрис Росильон — она увидела Браулио, бегущего по улице навстречу ее карете и делающего знаки руками.
Она открыла дверцу, чтобы впустить Браулио, и он тут же заскочил в карету, радостно посмеиваясь и явно намереваясь добраться до губ девушки, потому что он просто не мог устоять перед искушением их поцеловать.
— Браулио, прекрати!.. Нас могут увидеть.
Несмотря на юный возраст, Беатрис была уже необычайно красива, благодаря чему находилась в центре внимания юношей из числа отпрысков мадридской аристократии.
— И что ты тут вообще делаешь? Ты разве не должен находиться сейчас на занятиях?
— Не беспокойся, я не опоздаю. Я еду туда верхом, и, если пришпорю свою лошадь, она донесет меня, как на крыльях. — Браулио сжал руки Беатрис, не переставая смотреть ей в глаза. — Мне нужно было увидеть и приободрить тебя прямо с утра — перед тем как ты пойдешь на свои нудные занятия.
— Ну, тогда тебе это удалось, потому что сегодня меня действительно ожидает скучнейший урок по теологии и по правилам поведения, а потом еще урок музыки. Как я это все ненавижу! Мне остается лишь с нетерпением ждать, когда начнется четвертое занятие — по искусству и живописи. Это единственное, что мне действительно нравится. — Она попыталась вытолкнуть Браулио из кареты. — А теперь иди! Из-за тебя могу опоздать и я. Увидимся сегодня вечером на концерте. Ты ведь придешь, да?
— Ну конечно! Ты же знаешь, как сильно я люблю музыку. — Он изобразил на лице явно напускное блаженство. — Давай поцелуемся, и тогда я уж точно уйду.
Беатрис придвинулась к нему, словно собираясь выполнить его просьбу, но затем вдруг неожиданно так сильно толкнула его руками к дверце, что он поневоле был вынужден выскочить из кареты, залившись при этом смехом. Когда Беатрис увидела, что Браулио зашагал прочь, она приказала кучеру ехать дальше. Выйдя из кареты у ворот монастыря, она чуть ли не бегом устремилась к своему классу и вошла в него как раз к началу переклички. Поскольку фамилия «Росильон» была где-то в конце списка, Беатрис успела сесть на свое место и стала спокойно ждать, когда назовут и ее.
Беатрис в свое время настояла на том, чтобы сохранить фамилию отца. Хотя ее приемные родители пытались переубедить ее, говоря о преимуществах, которые дает их фамилия, Беатрис считала, что сохранение своей настоящей фамилии — это единственное, чем она может почтить память своих погибших родителей. Хотя она и была очень благодарна за ту ласку и заботу, которую ей оказывали приемные родители, особенно Фаустина, она никогда не забывала, ни из какой семьи происходила, ни при каких обстоятельствах попала в этот новый для нее дом. Кроме Браулио, она ни с кем никогда не говорила о трагических событиях, происшедших с ней в ту страшную ночь в резиденции маркиза де ла Энсенады, а потому все вокруг думали, что эти воспоминания уже стерлись из ее памяти. Однако это было не так, и редко в какую ночь перед ее мысленным взором не мелькали образы участников той трагедии — такие реальные, как будто в этот момент она видела их перед собой.
В течение первого года своего пребывания у приемных родителей она все время молчала, и это было для нее своего рода забавной игрой — хотя она и видела, какое беспокойство вызывало ее молчание у Фаустины и ее мужа Франсиско. Поначалу она молчала не столько по своей прихоти, сколько под воздействием пережитого ужаса. Увидев в ту ночь свою мать мертвой, причем совсем близко от себя, Беатрис почувствовала, что ее язык отяжелел и что ей стало очень трудно разговаривать, а потому она решила и не пытаться этого делать. Однако впоследствии, по прошествии нескольких дней, она обнаружила, что в молчании есть свои преимущества. Она стала воображать, что находится на безлюдном острове, на который может попасть, когда захочет, и решила обосноваться на этом острове на долгое-долгое время.
Через год, решив, что пора покинуть выдуманный ею мир и вернуться в мир реальный — и гораздо более интересный, — она подумала, что ее первые слова должны прозвучать в виде вопроса, потому что очень хотела узнать, когда же снова увидит отца. Услышав этот ее вопрос, Фаустина залилась слезами. Беатрис, догадавшись, что ее слезы вызваны не только умилением по поводу того, что она наконец-то заговорила, не стала плакать, как Фаустина, а решила удержать свое новое горе внутри себя, в своем разбитом из-за гибели матери сердце.