Тайна масонской ложи
Шрифт:
Сидевший в другой части зала маркиз де ла Энсенада, вроде бы внимательно слушавший сонату, размышлял тем временем, с кем из присутствующих ему стоило бы сразу после концерта поговорить. Заметив молодого герцога де Уэскара, он подумал, что этому человеку не стоит уделять внимания. Уж лучше он поговорит с английским послом, которого маркиз уже заметил среди присутствующих, а затем пообщается с отцом Раваго, чтобы разузнать, что тот собирается делать с масоном Уилмором, разоблаченным соглядатаем графом де Вальмохадой.
Когда Скарлатти в быстром темпе играл уже последние ноты сонаты, Браулио с удивлением заметил, что лицо его любимой Беатрис становится все более бледным. Ее взгляд был прикован к лицам двоих из присутствующих — главного инквизитора и главы иезуитов, которые вызвали у нее воспоминания о самом трагическом
Музыка все еще звучала, когда Беатрис вдруг стремительно подскочила со своего стула и, громко топая каблучками, бросилась прочь — подальше от этого зала. К удивлению всех присутствующих, Браулио кинулся вслед за Беатрис. Однако догнал он девушку лишь возле ее спальни.
— Не знаю, что с тобой произошло, Беатрис, однако необходимо, чтобы ты мне об этом рассказала.
Она бросилась в его объятия и, тяжело дыша, несколько секунд не могла произнести ни слова.
— Я их видела… — наконец сказала она, повторив затем эти слова дважды, ничего не объясняя.
— Кого ты видела? — с тревогой спросил Браулио.
— Я видела лица смерти.
Берег реки Мансанарес
Мадрид. 1751 год
11 июля
Едва только рассвело, несколько женщин пришли на берег реки стирать белье. Они и обнаружили труп. Перепугавшись при виде этой жуткой находки, они побежали просить помощи у немногочисленных прохожих, шедших в это раннее время по мосту Толедо и невольно остановившихся, услышав пронзительные крики женщин и увидев их перекошенные от страха лица.
По чистой случайности неподалеку оказалось несколько стражников, направляющихся на смену караула во дворце Аранхуэс. Они тут же подошли к вопящим женщинам, чтобы их утихомирить.
Через пару часов пришлось перекрыть движение через мост людей и повозок, чтобы избежать дальнейшего увеличения и без того уже большого числа любопытных, которые, перевесившись через перила моста, наблюдали за тем, что происходит под его арками.
Алькальд [5]королевского двора Хоакин Тревелес осматривал труп человека среднего роста, лежащий на берегу ничком. Голову этого человека покрывала окровавленная материя, а его шея была обмотана толстой веревкой. Когда труп перевернули, Тревелес, занимавшийся в суде Мадрида в основном уголовными преступлениями, увидел, что в груди покойника зияет огромная рана, залитая кровью. Ошеломленный этим жутким зрелищем, Тревелес приказал молодому альгвасилу стащить с головы убитого капюшон, что тот сразу же сделал под любопытными взглядами присутствующих, которым не терпелось посмотреть на лицо жертвы, чтобы, возможно, опознать этого человека. Увидев его лицо, они все — а вместе с ними и Тревелес — невольно отступили на шаг назад, пораженные представшим перед ними жутким зрелищем: лицо покойника было фиолетового цвета, деформированное и распухшее; налитые кровью глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит; его нос был изрезан и повернут набок, из него тонкой струйкой текла черноватая кровь, измазавшая брови, лоб и большую часть шевелюры. Поскольку лицо покойника было сильно обезображено, опознать этого человека было попросту невозможно.
Алькальд наклонился, чтобы рассмотреть рану на груди покойника, и, к своему ужасу, обнаружил, что у него вырвано сердце. Его одежда была очень грязной и залитой кровью, но, тем не менее, это была одежда иезуита, что придавало данному убийству особое значение.
Тревелес порылся в карманах покойника в поисках чего-нибудь такого, что могло бы помочь его опознать, и нашел в одном из карманов большой красивый позолоченный крест — из тех, что имелись у церковников высокого ранга.
Затем алькальд приказал с особой тщательностью осмотреть всю прилегающую к месту происшествия территорию с целью обнаружения каких-либо улик, а еще распорядился, чтобы трое стражников отвезли найденное тело в больницу Сан-Лоренсо для проведения вскрытия, потому что именно эта больница находилась ближе всего к мосту Толедо.
Стражники погрузили труп на повозку и уехали, отгоняя криками многочисленных зевак, жаждущих узнать, что же тут произошло, а потому устремившихся вслед за повозкой.
Алькальд решил отправиться в Монашеский
Хоакин Тревелес был родом из города Бадахос. Будучи отпрыском знатной семьи, пользовавшейся в тех краях большим уважением и влиянием, он в один прекрасный день отправился в Мадрид, в знаменитую Дворянскую семинарию, изучать латинский язык, историю и географию. Хоакин обучался в этом закрытом учебном заведении несколько лет, а затем — благодаря большому состоянию своих родителей — смог поступить в университет, чтобы изучать там право. Его успехи в учебе — а он был одним из лучших среди всего университетского выпуска — открывали перед ним после окончания университета многие двери. Вскоре он получил весьма ответственную должность советника по вопросам права при первом министре доне Сеноне де Сомодевилья. С этим человеком Хоакин с самого начала легко сошелся характерами, и де Сомодевилья даже представил Тревелеса королю Фердинанду.
Когда освободилась должность одного из алькальдов королевского двора, маркиз де ла Энсенада порекомендовал королю назначить на эту должность Тревелеса, что в скором времени и произошло. Тревелес испытывал к маркизу чувство большой благодарности, так как тот непрестанно покровительствовал ему, и именно он посодействовал установлению довольно близких и многообещающих отношений Хоакина с Марией Сальвадорес, после того как Хоакин познакомился с ней на приеме в королевском дворце.
Прекрасное образование, полученное Тревелесом, и его престижное положение при королевском дворе не сделали его — в отличие от других подобных ему людей — самодовольным типом, стремящимся увиливать от выполнения своих повседневных обязанностей, и не ослабили его железной воли и желания трудиться. Среди бродяг и злоумышленников Мадрида он постепенно завоевал репутацию деятельного и решительного человека, и подтверждением этих качеств стали сотни арестов, произведенных им всего за несколько лет. Его лицо — суровое, с маленькими и узкими, как у китайца, глазами, со слегка скошенным в сторону подбородком и с острыми скулами — надолго западало людям в память, особенно если им доводилось видеть его анфас в Зале правосудия, в котором проходили судебные заседания.
Тревелес скакал сейчас так быстро, что, когда он наконец-то остановился у входа в здание, в котором размещались высшие органы испанского отделения ордена, основанного Игнатием де Лойолой, его лошадь была уже вся в мыле и тяжело дышала, фыркая и сопя. Проворно соскочив с лошади, алькальд подошел к охранявшему вход послушнику и сказал, что ему необходимо поговорить с главой иезуитов. Послушник попросил его подождать в маленькой комнате, примыкавшей к прихожей, и Тревелес решил использовать время ожидания для того, чтобы поразмыслить над некоторыми деталями совершенного преступления, показавшимися ему очень странными.
Из опыта работы на посту алькальда Тревелес знал, что если убийца закрывает лицо своей жертвы, то обычно он это делает в тех случаях, когда хочет обречь свою жертву на медленную смерть, но не может выдержать ее взгляда. Так происходило и в тех случаях, когда убийца и его жертва друг друга хорошо знали и непосредственное общение с жертвой могло воспрепятствовать осуществлению преступного замысла. Чтобы узнать причину смерти найденного покойника, Тревелесу, конечно же, необходимо было дождаться заключения судебного врача. Однако ему уже теперь было ясно: поскольку жертве вырвали сердце, то смерть, скорее всего, наступила быстро, без долгих мучений, а потому алькальд отбросил первое из своих — связанных с наличием капюшона на голове убитого — предположений и сконцентрировался на втором, не желая пока распылять свое внимание на всех возможных вариантах. Поскольку убитый являлся иезуитом, его гибель не могла считаться обычным убийством, одним из тех, которые совершали заполонившие Мадрид бандиты и разбойники, особенно если учесть, с каким зверством данное убийство было совершено. Хоакину вдруг припомнился английский трактат о психологии преступников, в котором утверждалось, что те, кто при совершении убийства еще и вырывает из тела жертвы какие-либо жизненно важные органы, не просто стремятся лишить жертву жизни, а рассматривают убийство как завершающую стадию определенного ритуала, выполнение которого для них очень важно.