Тайна Мертвого озера
Шрифт:
Трескучие автоматные очереди распороли притихший от ужаса лес, даже привычный ко всему оборштурмфюрер СС Рудольф Барк стирал со лба пот, — забавного зрелища не получилось. Партизаны не дали себя, как животных, потрошить…
Расстрелянных и убитых в бою по приказу Гривакова укладывали в лодку, там высокий и коротышка молча делали свое черное дело: разрезали трупам животы, накрепко привязывали к шее камни и выбрасывали из лодки. Когда они спровадили на дно последнюю партию трупов и вернулись на берег, то мало чем отличались от мясников с бойни. Ныряльщики достали со дна захлебнувшихся партизан и задушенного палача. Своего попробовали откачать, но тот так и не оклемался. Мертвое озеро теперь еще больше оправдывало свое мрачное название — оно из сине-зеленого стало багрово-черным.
Запачканную кровью форму и одежду партизан Гриваков приказал сжечь. Смрадный дым тянул прямо на Храмцова, глаза его заслезились, он тяжело, с хрипом дышал, из раны в голове сочилась на висок кровь, она стекала на плечо, одна брючина намокла от крови. Темные волосы слиплись.
— Вытащите кляп! — приказал Гриваков.
Каратели окружили командира партизанского отряда. Отплевавшись и облизав спекшиеся губы, он обвел врагов тяжелым взглядом, на виске вздулась извилистая синяя жила.
— Я полагаю, что Хромого Филина топить, как рядового партизана, было бы несправедливо, — издевательски заговорил Гриваков. — Ты достоин иной казни… — И он перевел взгляд на пылающий костер.
— Господин граф, распорядитесь? — подошли одетые в партизанскую одежду палачи.
— Фридрих, выдай ребятам по бутылке! — крикнул по-немецки шоферу Гриваков.
— Вы обещали за каждого…
— Остальное получите, когда вернемся, — сказал «граф».
— За мной коньяк, — прибавил Барк.
— И кто только родил тебя, бешеная собака! — глядя на Гривакова, хрипло сказал Храмцов.
— Мы тебе, Филин, подпалим крылышки… Устроим небольшое аутодафе, — улыбнулся Гриваков. — Ребята, облейте, лесную птичку из канистры и подожгите!
— За все ответишь перед народом, мразь! — выплюнул ему в лицо свои последние слова Храмцов. Больше он не произнес ни слова, и даже когда ревущее пламя сразу охватило его со всех сторон, враги не услышали ни звука…
Потом обгорелый труп командира утопили в озере. В лодке лежал последний, двадцать пятый округлый камень, на корме чернела заметно «похудевшая» бухта телефонного кабеля.
Уничтожив на берегу следы зверского преступления, каратели погрузили лодку в машину, развеяли хлопья пепла по кустам и укатили на базу. А через полмесяца Кузьма Лепков с холщовой котомкой за плечами и в разбитых кирзовых сапогах вместе с военнопленным, летчиком Игнатьевым, уже шагал по глухим проселкам под Резекне. Предупрежденные эсэсовцы организовали ему побег из эшелона, пришлось для достоверности выпустить и летчика, попавшего в облаву, что впоследствии очень пригодилось провокатору: Игнатьев после войны везде подтверждал, что бежал из теплушки вместе с Лепковым, вместе разыскивали прибалтийских партизан, вместе сражались против фашистов…
Связь «графа» с Лепковым прервалась в 1943 году. В 1968 году пасечник неожиданно получил письмо из Зеленого Бора, в котором было всего несколько строк, но эти строки произвели на Лепкова действие разорвавшейся бомбы: незнакомый человек передавал ему привет от Александра Ильича Гривакова — и больше ничего, если не считать того, что попросил срочно ответить на «до востребования», что передать его другу… Кузьма Данилович предпочитал видеть своего «друга» в гробу. Однако, поразмыслив, ответил на письмо и тоже передал привет Гривакову…
О страшной тайне Мертвого озера знали всего два человека, оставшиеся в живых, — Гриваков и Лепков, и эта проклятая тайна связывала их сильнее любых уз!
Но не за тем прибыл из Канады Гриваков, чтобы полюбоваться на Мертвое озеро и вспомнить о своих кровавых «подвигах»! Кроме этой тайны существовала и другая — вот она-то и привела его, считай, через сорок лет именно сюда.
12. ПУТЬ К ПРЕДАТЕЛЬСТВУ
Гриваков отыскал и ту сосну — свидетельницу гибели Храмцова. На толстом стволе не осталось никаких следов, впрочем, дерево тогда несильно и обгорело. Глядя на зеленоватую спокойную воду, Гриваков не думал о двадцати пяти трупах, покоящихся с камнями на илистом дне, от них, наверное, и костей не осталось… Все его мысли занимал небольшой алюминиевый термос, засунутый в продолговатую цинковую коробку с патронами… От того места, где был сожжен Храмцов, нужно прямо идти на луну, которая тогда ярко светила над двухголовой сосной… Луна ночью появится, а куда делась проклятая двухголовая сосна? Нет ее, «граф» несколько раз обошел озеро кругом, а того дерева так и не обнаружил.
— Коля, обед готов, — вывела Гривакова из глубокой задумчивости Лида. Полная моложавая блондинка приветливо смотрела на него светло-синими глазами.
В свои шестьдесят пять лет Гриваков выглядел совеем неплохо: высокий, с красивой сединой в густых темных волосах, загорелое лицо еще хранило следы былой красоты, морщины не очень избороздили его. «Граф» знал, что женщинам еще может нравиться…
С Лидой он познакомился в Зеленом Бору, когда снимал там комнату на улице Березовой. Узнав, что Васина в больнице, решил в ее даче не поселяться: начнут интересоваться знакомые, спрашивать, соболезновать, — соседи знали, что старуха неизлечимо больна.
Много лет назад сюда приезжал ее настоящий брат — Севастьянов, однако вряд ли кто в лицо его хорошо запомнил, а приятелей он тут, к счастью, не завел. Да и сходство между Севастьяновым и Гриваковым было очевидным. Гриваков от канадского приятеля знал, что сестра его близорука и страдает склерозом, однако зайти к ней в палату не решился: два раза приезжал в больницу, подолгу бродил по белым коридорам, потом через кого-нибудь передавал Васиной апельсины и соки. Ближайшей соседке как-то невзначай обронил, что бывает у сестры по два раза на неделе…
Как-то проходя по улице, Гриваков увидел у машины довольно интересную женщину. Правда, занималась она не совсем женским делом: ковыряла отверткой в моторе «Жигулей», капот которых был поднят. Разве мог пройти «граф» мимо? Слово за слово, и вскоре отвертка очутилась в его руках, а двигатель, который барахлил на холостом ходу, заработал как часы. Ну как такого милого степенного человека и ко всему отличного автомеханика не пригласить на чашку кофе? Пожалуй, и то, что он как бы между прочим обронил, — мол, в машинах с детства разбирается и всю свою жизнь сам их ремонтировал, — сыграло немаловажную роль в дальнейших отношениях. Не прошло и недели, как Николай Семенович Севастьянов стал своим человеком в доме Лидии Андреевны Спириной. У нее год назад скончался от инфаркта муж. Столько лет ждали очереди на машину, и вот только пригнали из магазина домой, еще и не обкатали как следует — и такое несчастье… Лидия Андреевна только что закончила курсы автолюбителей, получила права, но совершать далекие поездки она не решалась. Новый знакомый любезно предложил ей свои услуги. В Монреале вместе с паспортом он позаимствовал и водительские права Севастьянова. Они несколько раз побывали в Ленинграде, походили по магазинам, заглянули в Русский музей, как-то на субботу и воскресенье махнули в Выборг, там Лида купила белый шерстяной свитер. Заметив ее большой интерес к заграничным вещам, Николай Семенович на день рождения преподнес ей флакон настоящих французских духов, захваченных из Монреаля вместе с двумя блоками «Мальборо», чем окончательно покорил чувствительное сердце вдовушки…
Гость из Канады имел большие виды на Спирину, даже не так на нее, как на ее машину. Голубой мечтой Лидии Андреевны было в отпуск поехать на «Жигулях» на юг — об этом они мечтали с мужем, но вот не сбылось… «Графа» юг не манил, он спал и во сне видел пустынный берег Мертвого озера, туда он стремился всей душой. Конечно, он с удовольствием согласился поехать с Лидией Андреевной на юг… Только по пути они завернут в одно местечко, знакомое ему с детства, короче говоря, там когда-то жили его предки, и он считает своим святым долгом поклониться родным могилам… Разве могла против этого возразить молодящаяся вдова, недавно потерявшая мужа?