Тайна Мёртвого Озера
Шрифт:
Он присел на корточки рядом с грифонами, потом зачем-то подёргал их за крылья, за хвосты, потянул за клювы, надавил на глаза. На его странные действия никто не обратил внимания.
Он и сам не знал, для чего это делает. Конечно же, всё это глупости, ничего и не следовало ожидать…
Гийом уселся на стол и глубоко задумался. Его мысли витали где-то очень далеко отсюда. При этом он, сам того не замечая, чертил пальцем на пыльной поверхности стола какие-то узоры, буквы, домики, кораблики, собственное имя и его же, только руническим письмом…
И тут, внезапно, тяжёлая столешница заскрипела, дрогнула – Ги еле успел соскочить, – и стала отходить в сторону.
Под столешницей открылся тайник. В узком углублении лежал туго стянутый лентой и опечатанный красным воском пергамент. А рядом с ним – небольшой плоский диск.
Это был гладкий, словно отполированный морем, кусок голубоватого стекла без каких-либо пустот, и, странным образом, в глубине стекла, словно золотая лодочка, слегка покачивалась тонкая золотая стрелка. Когда Гийом взял диск в руки, стрелка сначала заметалась, закружилась вокруг оси, а потом остановилась, твёрдо указывая в сторону восхода.
Андерс, моментально оказавшийся рядом, заявил, что надо тут же, не сходя с места, сломать печать и изучить рукопись. И странно, золотая стрелка, словно протестуя против этих слов, как безумная, заметалась по кругу.
– Нет, Андерс, это не просто рукопись – это письмо, и предназначено оно не нам, значит, не нам и читать. Мало того – мы все должны дать клятву, что об этом свитке не проговоримся никому. Ни душе единой. Поверьте на слово, это очень серьёзно. Серьёзней не бывает. Я знаю, кому адресован пергамент, знаю, кому следует его отдать. Я узнал печать – это оттиск перстня моего родного деда – наш родовой герб – грифон, сжимающий в лапе шандал с тремя горящими свечами.
– Но откуда ему здесь взяться? Твой дед с дальнего юга, из Месхи. Как бы его занесло в наши края?
– А бабушку мою он где, по-твоему, встретил? Бабушка-то здесь родилась и здесь выросла. И потом – тогда шла война. А на войне человека могло занести в любое, самое неожиданное место.
– Так то – на войне, а у нас не было никакой войны.
– Неужели? Не было? Откуда же тогда мёртвый лес? И мёртвое озеро? Ладно, все вопросы потом, а сейчас надо поскорее возвращаться домой.
– Хорошо бы, да в какую сторону идти? У нас ни карты, ни компаса…
– А это что? Это разве не компас? Лучший на свете компас!
– Эта вот стеклянная штуковина? Детская игрушка?
– Эта вот игрушка выведет нас прямо к дому. Неужели кроме меня никто не понял? – Гийом положил стеклянный диск перед собой. – Озеро! – стрелка качнулась и повернулась в сторону окна. – Залесье! – Стрелка снова повернулась и указала на восток.
– Теперь мы не просто должны, теперь мы обязаны вернуться домой.
Гийом спрятал диск в карман, сунул за пазуху пергамент, затем рукавом стёр руну с доски, и доска медленно встала на место.
– Надо бы поесть перед дорогой.
– Кушать подано! – Метте тряпкой смела оставшуюся пыль со стола. Ильзе сняла с огня котелок и, подложив какую-то дощечку, чтобы не прожечь стол, поставила перед ребятами грибную похлёбку, щедро заправленную крупой. Все завопили "Ура-ура-гип-гип-ура!" и, не заставляя себя упрашивать, дружно заработали ложками.
– Вкуснотища! – Умереть и не встать! Чур, я первый за добавкой!
– Откуда добавка, чудо в перьях? – всё с одного котла хлебаем.
– А добавка в корзинах – ждёт, когда её почистят, водичкой зальют и на огонь поставят.
– А на этот каравай рот не разевай. Это мы принесём домой. – Кровь из носа, а донесём! Понятно? Или ты хочешь в деревне с пустой корзиной показаться?
– Во похлебочка! – Ильзе подняла большой палец. – С присыпочкой! Язык проглотишь! О, а это не мой ли боровичок плавает?
– Как ты, очень мне любопытно, узнала его покрошенным и сваренным? Глянь, а это мой рыжичек!
Уплетая варево за обе щеки, ребята чувствовали себя совершенно счастливыми. Почему-то теперь они были твёрдо уверены, что выберутся, непременно выберутся, и никакие мёртвые леса, никакие озёра им не страшны.
Друзьям даже жалко стало расставаться с приютившим их кровом, жаль уходить, не разведав всех его тайн. Но пора было собираться в дорогу.
И вот, ведомые подрагивающей в глубине стекла стрелкой, они продираются через сухостой и бурелом. Час за часом, упрямо не позволяя себе поддаться усталости и отчаянию.
Короткий привал, глоток воды из баклажки и вперёд. Упорно, вот до того дерева, до того пня, сколько хватит сил – привал, вон до той ёлки, до той кучи валежника – привал…
Солнце снова стало клониться к закату, и уже все смирились с ночёвкой в жутком, неприветливом, явно заколдованном лесу.
И вдруг какая-то неведомая сила сбила ребят с ног, прижала к земле так, что головы не поднять. Всё закружилось перед глазами, сливаясь в чёрные полосы, неслышимым гулом заложило уши. Друзья даже не успели испугаться, как бешеная карусель остановилась.
Вопль восторга вырвался из четырех глоток – над головами тянулся к синему небу зелёный живой ельник, в вышине перекликались и пересвистывались птицы, пряно пахло прогретой солнцем хвоей, какие-то крохотные грибочки высовывались из-под корней, рыжие муравьи шуршали вокруг огромной муравьиной кучи, настырно жужжали комары.
Всё было живым, всё росло, дышало. Комары, естественно, кусались. И пребольно. Но даже это было величайшим счастьем. Потому что даже комары были частью живого мира.
Глава 5. Дома! Записки Гийома ди Корво.
Уже совсем стемнело, когда друзья добрались наконец до родной деревни. Ноги у всех заплетались, словно тряпичные; опостылевшие, и, в то же время, драгоценные корзины волочились по самой земле.
Когда соседка, Рыжая Хельга, вышла за околицу, чтобы загнать в хлев свою строптивую козу, и вдруг увидела ребят, оборванных, грязных, в царапинах и кровоподтёках, с ржавой хвоей в нечёсаных шевелюрах, она подняла такой переполох, что чуть не вся деревня сбежалась.– "Что? Где? Пожар? Волки?"