Тайна моего двойника
Шрифт:
— Ну хотя бы то, что я ему нравлюсь. А почему вы не задаете подобных вопросов насчет Ги?
— С ним проще — он француз. Про него мы уже немало знаем и, нам представляется, что он по всем характеристикам не наш клиент. Англичанин же — темная лошадка. Оснований подозревать его у нас нет, но надо будет еще справиться на его счет в английской полиции…
— Меня удивляет, что ваше следствие приняло такой странный оборот. Я бы на вашем месте искала среди реальных врагов Шерил, которым
— Возможно, что никому. Это мог быть террористический акт. Вы знаете, последнее время исламисты…
— При чем тут они? Это же совершенно очевидно, что покушались именно на Шерил! Исламисты взрывают бомбы в общественных местах, а ее двор — это вовсе не общественное место, вы что, не понимаете?
Комиссар улыбнулся.
— Скорее всего, вы правы. Но исключить эту гипотезу мы пока не можем. Что-нибудь еще вспомнили? А то я оставлю вас отдыхать, и так уж, должно быть, замучил… Доктор говорит, что вы легко отделались. Я рад за вас.
— Знаете что… — заговорила неуверенно, потому что мысль моя не была мне самой ясна до конца. — Что-то в этом парне в джинсах меня насторожило.
— Что именно? — быстро навострил уши следователь.
— Какая-то странность, особенность… Как будто он… Как будто он не француз, а иностранец. Вот вы сейчас говорили: Ги — француз, Джонатан — англичанин… Понимаете, и того, и другого видно за сто километров: вот идет француз, а вот идет англичанин. Я в Сорбонне учусь, там одни иностранцы… Я это научилась улавливать: кто иностранец, а кто нет.
— И почему вы считаете, что этот тип в джинсах — иностранец?
— Сама не могу понять. Лицом он скорее на итальянца похож, да ведь такими лицами во Франции никого не удивишь… Тут другое. Тут вот что! — воскликнула я, — он джинсовый костюм носит!
— Ну и что? — удивился следователь.
— У вас дети есть?
— Есть, — ответил он ошарашено. — И что с того?
— Сколько лет?
— Восемь и двенадцать.
— Они носят джинсовые костюмы? Не джинсы, а именно костюмы, с курткой?
— Носят. Не пойму, что вы в этом странного нашли.
— А парню этому под тридцать, не меньше. В этом возрасте практически никто не носит джинсовые костюмы, только джинсы, но не джинсы с куртками. Это как бы признак дурного тона.
— Вы сильно преувеличиваете. У нас и так носят, и сяк, — кому как нравится. А насчет тона — так он, может, из такой среды, в которой дурной-недурной тон никого не волнует?
— Может… Не знаю я. Но все-таки… Что-то в нем есть нефранцузское…
— Он, по вашим словам, произнес фразу из лифта: «это какой этаж?» Акцент у него был?
— Не обратила внимания.
— А если бы был — обратили бы!
— Но три слова можно произнести без акцента! Когда я говорю по-французски, люди не сразу замечают мой акцент, потому что несколько коротких и несложный первых слов его не выдают! Потом, я его не очень хорошо слышала, через дверь, он у Джонатана спросил. И потом — я русская, Джонатан англичанин, нам не так легко распознать акцент в неродном французском!
— Допустим. Но все же ваше заключение насчет джинсовой куртки уж очень натянуто выглядит…
— Нет! Я поняла в чем дело: не в куртке! А в каскетке!
— Французы, по-вашему, каскетки не носят?
— Задом наперед, на американский лад!
— Ну, знаете, у нас молодежь тоже…
— Этот тип — американец!
— А что, ваша подружка и американцам насолила?
— У нее международная деятельность…
— Ну ладно, возьму ваши соображения на заметку, хотя они мне кажутся, не скрою, сомнительными, мадемуазель. Но — как знать, как знать, может и пригодятся. Спасибо, мадмуазель. Выздоравливайте!
Рыжий комиссар поднялся, подергал затекшими ногами и вышел из моей палаты.
Разговор меня все-таки утомил. Вспоминать все это было тяжело и болезненно, боль за Шерил меня не отпускала, как и моя собственная, физическая боль.
Поев без аппетита, я задремала и проснулась уже в сумерках, когда в мою дверь снова постучали. Первыми в двери показались цветы — круглый, как блюдо, букет коралловых роз, убранных по окружности колосьями и какой-то зеленой травой. За букетом появился Джонатан.
— Джонатан! Джонатан… — сказала я и заплакала.
Он подошел, наклонился ко мне, заглянул в мои мокрые глаза и поцеловал меня в покрасневший нос.
— Я люблю тебя, — сказал он тихо.
Я перестала плакать от удивления. Я удивилась, конечно, не тому что он меня любит, я это и так знала, а тому, что он это сказал. Поймав мой взгляд, Джонатан, словно пожалев о вырвавшихся словах, сменил тон и тему:
— Ты хорошо выглядишь, — сказал он ровно-светским голосом, и спохватился:
— Во всяком случае, твой нос…
Джонатан заплатил за мой телефон и мне его включили. Первым делом я позвонила домой. Игорь не отвечал. Он не отвечал вечером, он не отвечал утром, он не отвечал ни в какое время дня и ночи. Но не мог же он быть на работе круглосуточно! И он не мог уехать так надолго, не предупредив меня!
Я терялась в догадках. Он мне был очень нужен, очень. Особенно сейчас, когда мне было так плохо, так одиноко. Особенно сейчас, когда я так нуждалась в его помощи и совете.