Тайна моего двойника
Шрифт:
Я тоже не стала звонить.
Мы с Джонатаном уставили подносы тарелками с разными блюдами и, выбрав столик у стенки, уселись перекусить. Студенческая столовая была полна народу, и в зале стоял многоязычный гул. Мимо прошмыгнули мелкие, как дети, вьетнамцы, сзади нас разливался итальянский, рядом две длинноногие белесые голландки кокетничали с коренастым американцем в кепи задом наперед на плохом французском – в Сорбонне французский был средством международного общения. Мы с Джонатаном говорили по-английски – я решила, что мне надо тренироваться, ведь Шерил американка…
– Ты какой-то киносценарий сочинила, – сказал Джонатан, когда я закончила
– Ты бы нас видел рядом! – Я налила себе пива в стакан. Джонатан всегда пил только воду.
– Хорошо. Скажи тогда, как такое может быть? Как твоя сестра-близняшка могла затеряться на другом конце земного шара?
– В том-то все и дело…
– У тебя мать родная?
– Да… Но у нее – приемная!
– И что, по-твоему, твоя мать подарила второго ребенка какой-то американке? Или продала за твердую валюту?
Я представила свою маму в роли сначала щедрой благотворительницы, дарящей своих детей иностранцам, затем в роли торговца своими детьми и поняла, что в моей голове поселился бред.
– Ты прав, – вынужденно признала я. – А отчего тогда мы так похожи?
– Игра природы, – ответил Джонатан.
Я задумалась. Джонатан тоже.
– Тебе одиноко, – сказал он вдруг задушевно, касаясь моей руки. Такой смелый жест он позволил себе впервые со времени нашего знакомства. – Ты у мамы одна, и отца у тебя нет. Так часто бывает в неполных семьях – чувство одиночества. И тебе очень хочется верить, что ты нашла свою сестру. Это твоя подсознательная мечта. И я тебя понимаю.
В его взгляде читалась мужественная готовность дать мне понять, что я ему нравлюсь.
– Но только не стоит принимать желаемое за действительное, – добавил он мягко.
Я выдернула свою руку из-под его руки.
– Тебе же потом будет больно, – заторопился Джонатан, – когда ты поймешь, что это хоть и редкое, но всего-навсего сходство. И что каждая из вас живет своей жизнью, в своей стране…
Я чуть не плакала. Если он в чем и был прав – так это в том, что мне изо всех сил хотелось верить, что Шерил – моя сестра.
– Извини, что я тебе даю советы (конечно, советы тут давать неприлично, вмешательство в частную жизнь, понимаете ли)… Постарайся отнестись к ней как к просто симпатичной девушке, которая могла бы – в лучшем случае – стать твоей подругой… Извини, – добавил он еще разок для верности, на случай, если я еще не приняла к сведению десять предыдущих извинений, – я просто не хочу, чтобы ты страдала от разочарований.
– Спасибо, Джонатан. Ты очень милый. Мне пора.
Я повернулась и пошла по гулким мраморным коридорам Сорбонны к тяжелым старинным дверям выхода. По-моему, Джонатан смотрел мне в спину.
Может быть, он был и прав, но он опоздал. Шерил уже вошла в мою жизнь. И мне было уже больно ее вычеркнуть.
Наступили выходные. Я мучилась и не знала, что делать. Мне страшно хотелось быть рядом с Шерил, ей звонить, с ней говорить. Но меня удерживало несколько трезвых соображений. Во-первых, Джонатан был прав и его слова осели в моем сознании. Во-вторых, я боялась быть навязчивой. С ними, западными людьми, всегда приходится быть начеку. Они церемонны в форме и сдержанны в содержании. Получается вежливо и обтекаемо. Никогда не скажут: мне это не нравится, а что-то вроде «это славно». Считайте, что не понравилось. Потому что, если понравилось, тогда скажут: «это очень славно». Очень –
Он прокряхтел весь уик-энд. Я так и не позвонила ей. «Созвониться» – это ведь неизвестно, кто должен звонить. Кто-то должен был сделать первым этот шаг. Я оставила это право Шерил.
Телефон молчал. Если не считать обычного звонка от Игоря.
Я мучилась и ждала.
Может быть, Шерил тоже не знала, кто должен звонить первый? И тоже решила предоставить это право мне? Может, все-таки позвонить?..
Я позвонила Джонатану.
Джонатан явно обрадовался, словно он, как и я, сидел у телефона и ждал звонка. Но только моего звонка. Я ему нравлюсь, это понятно, но он мне никогда не звонит. Русский парень уже бы оборвал телефон, уже бы предложил тысячу вариантов. Но не Джонатан, с его манерами западного человека вообще и аристократа в частности. А если он не проявляет инициативу, на что он тогда может рассчитывать? Не потому, конечно, что я хочу, чтобы он эту инициативу проявил, а просто интересно, как в его голове это происходит…
Хотя все может быть куда проще: ведь я сказала ему, что замужем. Я с самого начала не знала, что у них тут принято жить вместе неженатыми и даже для таких пар есть специальный раздел в своде законов для семьи и брака – то есть сожительство признано обществом и является одним из его институтов. А мне тогда было неловко сказать, что я «сожительствую» с Игорем… Теперь уже поздно объяснять. Впрочем, и незачем: никаких видов на Джонатана у меня нет.
Позвонила я ему, потому что начала сходить с ума от острого чувства одиночества и неполноценности моей жизни.
– Хочешь, пойдем в кино? – предложил Джонатан. – Если ты не занята.
– Давай, – обрадовалась я. Не сидеть же мне допоздна одной, поглядывая на телефон!
Джонатан тоже обрадовался и стал договариваться о фильме и месте встречи.
Мы условились на полвосьмого. Было шесть. Я пошла краситься и одеваться.
Шерил позвонила, когда я закончила макияж.
– Олья, знаешь что? – и замолчала.
Я подождала и, поняв, что молчание затягивается, напомнила ей:
– Я тебя слушаю, Шерил…
– Мне кажется, что можно было бы предположить, что мы действительно близняшки, – тихо сказала мне она. (Не удивляйтесь этой витиеватой манере изъясняться. Как я вам уже говорила, высказать прямо и открыто свои чувства или мысли считается у этих людей почему-то неприличным.)
– Почему? – опешила я. Не от предположения Шерил, а от самого факта, что она отважилась мне об этом сообщить.
– Потому что мне тебя страшно не хватает.
Я обалдела еще больше.
– Приезжай, – сказала ей я. – У тебя есть машина? Тогда записывай адрес.