Тайна Обители Спасения
Шрифт:
Там уже все было почти готово. Правда, в полутемном просторном зале еще не поставили скамейки, но задержка была единственно за рисовальщиками: взгромоздившись на лестницы, они спешно раскрашивали задник, изображавший голубое ясное небо.
На сцене, прямо на полу, был разложен занавес, с которым возилась еще одна группа живописцев.
В центре зала гудела чугунная печка, раскаленная докрасна; рядом с ней стоял маленький стол, на котором находилось три или четыре стакана, кружки и внушительных размеров альбом с очень грязной обложкой.
Один
Третий – полный – стакан поджидал господина Барюка, коллегу Гонрекена, который все еще не спустился со своей стремянки.
Господа Гонрекен и Барюк были художниками – весьма известными и, можно даже сказать, знаменитыми в узком кругу владельцев балаганов. Им принадлежала прославленная мастерская Каменного Сердца, место, где появились на свет почти все шедевры, предназначенные для привлечения внимания праздношатающейся ярморочной публики.
Господин Барюк, низенький, худой, сухопарый человечек лет пятидесяти, выполнял всю основную работу. В мастерской у него было прозвище – Дикобраз.
Господин Гонрекен занимался отделкой картин, придавая им окончательный вид. Хотя он никогда не служил, его прозвали Воякой – видимо, за его военную выправку и пристрастие ко всему, что связано с армией.
Могучую грудь художника украшал некий неведомый орден, а из бокового кармана его редингота кокетливо высовывался краешек красного хлопчатого платка.
Несмотря на странную привычку играть в бывшего унтер-офицера, Гонрекен был неглупым, остроумным человеком – впрочем, любящим прихвастнуть тем, что благодаря своему прямому характеру он привлекает в мастерскую огромное количество заказов.
О себе самом он частенько говаривал:
– Да уж, я настоящий вояка! Силач и красавец, каких мало! И повеселиться люблю, чего греха таить!
Итак, Гонрекен по прозвищу Вояка только что открыл засаленный альбом и стал показывать госпоже Самайу, чье одутловатое лицо выражало тоску, образцы картин, которыми можно было бы украсить вход в театр.
Повсюду вокруг них кипела шумная работа. Все в балагане были заняты делом. К примеру, ведущим актерам труппы пришлось на время превратиться в обойщиков: они прибивали к стенам куски ткани.
Молодой негр Юпитер по прозвищу Цветок Лилии, бывший в своей далекой африканской стране сыном короля, а впоследствии ставший чистильщиком сапог у Порт-Сен-Мартен, упражнялся в игре на барабане: он оказался прирожденным барабанщиком. Мадемуазель Коломба занималась со своей младшей сестренкой, буквально разбирая ее по косточкам. Этого ребенка, определенно, ждало большое будущее.
Девчушка уже сейчас могла целых три минуты оставаться в немыслимом положении: откинувшись назад так, что голова оказывалась между ног. При этом юное дарование умудрялось еще и исполнять сложную мелодию на трубе.
Пока девочка играла на своем незамысловатом музыкальном инструменте, мадемуазель Коломба фехтовала с каким-то на редкость безобразным бедолагой. Из-под его глубоко нахлобученной на голову серой шляпы с обвислыми полями торчали прямые волосы соломенного цвета.
Этот человек довольно хорошо владел оружием. Когда Коломба вернулась к своей сестре, он направился к двум краснолицым девицам, жевавшим огромные куски хлеба, намазанные виноградным вареньем, и стал обучать их американскому танцу.
– Позже, – говорил он своим ученицам, лениво выподнявшим его указания и не скрывавшим своего дурного расположения духа, – когда успех вознаградит вас за ваши усилия, вы сможете хвалиться тем, что брали уроки у замечательного мастера, в совершенстве владевшего всеми па и антраша и уважавшего дам, честь и родину. Повсюду перед вами будет открыта дорога. Для этого надо будет только сказать: мы – ученицы Амедея Симилора!
Может быть, наш читатель еще помнит двух соискателей, явившихся к Леокадии Самайу в ее прежний балаган на площади Валюбер. Это случилось в тот самый вечер, когда из Африки вернулся Морис Паже.
Леокадию тогда переполняла радость: еще бы, она ждала, она снова должна была увидеть своего лейтенанта! Она отослала прочь обоих кандидатов на любое вакантное место в ее балагане вместе с ребенком, которого бедняга Эша-лот носил в своей сумке, похожей на ягдаш. Однако последнему, согласившемуся чуть ли не круглосуточно играть роль тюленя, чтобы прокормить своего малыша, удалось затронуть чувствительное сердце укротительницы.
Желая забыть о своих сердечных муках, Леокадия решила как можно больше времени посвящать делам. И вот, обдумывая всяческие новшества, которыми она собиралась удивит парижан в своем цирке, госпожа Самайу вспомнила о двух приятелях.
Таким образом она спасла от голодной смерти целое семейство, состоявшее из двух родителей и ребенка, ожидая взамен от Симилора, мастера на все руки, всяческих услуг.
Что же касается Эшалота, то, несмотря на всю его скромность, его таланты тоже были обнаружены и пущены вход.
Поскольку некогда он был аптекарем, хозяйка доверила ему лечение льва, страдавшего ревматизмом и подагрой.
Лев был уже стар и – по общему мнению – совершенно безобиден: его даже не держали в клетке. Между досок в полу был закреплен колышек. К нему-то и привязывали дряхлое животное – простой бечевкой.
Наверное, когда-то он был великолепен, этот властелин африканских пустынь, но теперь его можно было принять за огромную груду пакли, наваленную на соломенную подстилку.
Этот лев давно уже перестал быть грозным хищником и не жил, а прозябал.
Согласно всем правилам врачебного искусства, Эшалот два или три раза наклеивал на бока своего пациента вытяжной пластырь, действие которого он пытался усилить с помощью горчичников.
Неподалеку от больного стояло ведро с целебным отваром.